И вот Алеша, не видя больше Ольгу, вообще ничего, кроме заставленного пирогами прилавка не видя, подошел вплотную к нему, протянул руку к такому ароматному, восхитительному яблочному пирогу и… вздрогнув услышав басистый окрик:

— Эй ты, малец, куда руки то тянешь? У тебя деньги то есть?!

Алеша вскинул голову и увидел склоненное прямо над ним лицо купца — Алеша сразу определил, что человек это сердитый и жадный.

— Я…я. — Алеша задрожал от страха и неуверенности.

— Деньга есть, тебя спрашиваю? — тем же гневным тоном вопрошал купец.

— Нет, нет у меня деньги ни копеечки, но…

— А, коль так, так проваливай отседова, и что б я тебя больше не видел.

Алеше стало больно и обидно от этих жестоких, непривычных ему слов, на глаза его выступили слезы а в сердце злоба закололось и что-то столь же грубое захотелось ответить, но все же сдержался, и проговорил дрожащим и от сдерживаемых чувств и от утомлённости голосом:

— Ведь, я от голода помираю… сил совсем нет… один пирожок дайте. У вас их вон как много. Пожалейте….

— Ах ты! А ну проваливай отсюда! — закричал купец и весь как-то перевесился через прилавок, намериваясь толи оттолкнуть, толи даже ударить Алешу; такой это был жестокий и жадный человек.

Но тут к его лавке подошел какой-то бабушка и закричала на купца:

— По что на мальца то с кулаками лезешь?! Он те разве что сделал?!

Купец упер руки в бока и уж готов был видно разразиться самой грубой бранью, но тут бабушка кинула ему несколько монет и крикнула:

— На все мне пирогов давай!

Купец тут же переменился в лице, и руки убрал с боков и даже улыбнулся, и более того слегка даже покланился и стал складывать в мешочек пироги и яблочные и вишневые…

Ах, если бы Алеша потерпел еще немного, если бы он знал, что целых три пирога добрая старушка намеривалась отдать ему, тогда все сложилось бы совсем иначе; однако Алеша ничего не знал, а желудок урчал, и эти пьянящие запахи…

Не помня себя, Алеша рванулся к прилавку, схватил два пирога и бросился в толпу, намериваясь затеряться в ней.

Купец, однако, все это время следил за мальчиком и не успел он еще отбежать и на шаг, как басистый голос чуть было не оглушил его:

— Вор, вор! Обокрали, держи мальчишку! Вор!

На Алешу этот злобный крик подействовал, словно удар дубиной по голове. Ноги его подогнулись… он рухнул на колени в грязный снег, а пироги выпали из ослабевших рук и тут же были затоптаны чьими-то ногами.

Кто-то с силой схватил его за шиворот и поставил на ноги, Алеша, весь бледно-зеленый и грязный, смотрел мутными глазами на окружающую толпу.

Сквозь ровный гул голосов прорезался один голосок, и перед Алешей предстала такая картина: чернота, грязная холодная чернота и прекрасный луговой цветок каким-то чудом расцветший в этой грязи:

— Он ни в чем не виновен! Ему холодно и голодно, злая волшебница украла у него сны и теперь он идет на север! Сжальтесь над ним!

— И эта с ним! — прокричал злой купец и схватил Ольгу, та, впрочем, и не думала никуда бежать..

Алёша рванулся к Оле, хотел пасть перед ней на колени, прощения за свою глупость просить, однако его удержали сильные руки, и кто-то пробасил над самым ухом:

— А даром, что тощий хлопец — вон как дрыгается…

Двое удерживало Алешу, и ещё с десяток — окружало одноглазого, руки и ноги которого уже были сцеплены кандалами, и который бешено сверкал единственным своим глазом, выкрикивал страшные проклятья, пытался вырваться, и видно было, как напрягаются его могучие мускулы — но всё тщетно. Перед ним высился молодой, краснощёкий начальник этого отряда, и выглядел торжествующе:

— Ну что, попался? Ага — остался теперь Соловей без своего Свиста!..

Тот кого назвали Свистом бешено к нему дёрнулся, прохрипел:

— Ничего — мы ещё посчитаемся!..

Но Алеша уже ничего этого видел — он вновь провалился в холодную тьму Мёртвого Мира…

В Мертвом мире Алеша не чувствовал голода, но душевная боль осталась и даже еще больше увеличилась в нем. Вновь он стоял прислонившись спиной к стене, а лицом повернувшись во тьму непроглядную, леденящую. Плотная эта тьма хлынула к нему в легкие, наполнила их ледяными иглами, заставила Алешу закашляться.