— Умничать будешь, да?.. Хочешь без работы остаться? Хочешь без еды на улице сгнить, да?!

Творимир хотел было крикнуть "ДА!", но вспомнил, как метался среди стен прошлой ночью, и сдержался.

Широкоплечий долго, насмешливо в него вглядывался, потом хмыкнул:

— Ну, вот то-то же! Сегодня, за строптивость получишь половину пайка.

И Творимир покорно кивнул…

Ему всучили грязный пакет, в который была навалена небольшая кучка того приторного серого кушанья, которое давали и на пире-разлучителе. Также он получил стакан с настойкой.

Некоторое время он двигался в согнутом, унылом потоке, а когда это осточертело — метнулся в первый подвернувшийся подъезд. И он не удивился, когда обнаружилось, что это ЕГО подъезд. Он встретил соседа, буркнул «да» на какой-то вопрос, и поскорее юркнул в свою комнатушку.

Проглотил гадкую серую еду, запил настойкой…

Уже пьяный стоял у окна. Несмотря на сильнейшую усталость, понимал, что не сможет заснуть. И он стоял и смотрел, через мутное окно, через иные мутные окна на то, что происходило в комнатках на другой стороне улицы.

В большей части этих однообразных, маленьких комнатушек мерцал муторный свет. Как и накануне, там прохаживались, говорили, или лежали, или стояли. Некоторые проводили такое же одинокое существование как и Творимир. У некоторых, напротив, были большие семьи, у них царил сущий ад — как крысы понабились в узких стенах и что-то там голосили.

И тут Творимир увидел девушку. Сразу узнал ЕЕ. Ее комнатка теснилась двумя этажами выше. Девушка стояла у окна, и глядела на Творимира. Но тут же отошла…

Творимир ждал, что она перебежит улицу, постучится в его двери. Он готов был хоть целую ночь ее слушать, и, быстро прохаживаясь от стены к стене, приговаривал:

— Ну, вот теперь, во все поверю! Потому что запутался, и ничего-ничего не понимаю!..

Он даже распахнул дверь, и глядел на мрачную лестницу. Невыносимо медленно тянулись минуты, а ее все не было. Тогда выскочил на улицу, бросился к ее подъезду — дверь оказалась запертой.

Рядом затемнились фигуры:

— Так. Опять вы. Немедленно вернитесь к себе.

— Да, да… — пробормотал Творимир, и метнулся обратно в свою комнатушку.

Вновь он стоял у окна — глядел в ЕЕ окно. А окно уже было закрыто занавесями. Вот потух муторный свет. Творимир все не отходил от окна — ждал, что она подойдет. Прождал до утра — она так и не подошла.

И вот утро. Пронзительный тонкий свист резанул в воздухе. В свисте были слова:

— Все подымайтесь. Пора на работу.

И сразу началось движенье. Ноги ступали над головою, на лестнице. Унылые толпы выплескивались на улицу. Творимира похлопали по плечу:

— Собирайтесь. Пора на работу.

Он резко обернулся — как и накануне, никого там не было.

Он вновь бредет в серой толпе. Вот у выдалбливаемого подъезда. В его руки впихнули кувалду…

Сумерки. Измученный, взмокший, он выслушал ругань широкоплечего, сам огрызнулся, получил пакет с серой едой, стакан с настойкой и поплелся… Потом случайно ввалился в некий подъезд, и, конечно — это оказался его подъезд.

Уже у окна. Вот она подошла — глядела куда-то, но не на него. Он замахал ей руками, даже закричал. Ее уже нет… Вскоре потух муторный свет. Шатаясь от усталости, Творимир одним глотком поглотил настойку, и тут навалился сон…

Разбужен был звоном. Поплелся на долбление. Вернулся вечером. Вновь стоял у окна. В этот раз она вообще не подошла к окну…

На душе Творимира была боль. Он шептал:

— Оказался здесь совсем один. Точнее — есть она. Но она не хочет со мной общаться. Не обращает на меня внимания. Но почему? Ведь я жду ее. Мне больно…

Ответа не было. И до рассвета, борясь с бредовым сном, он провел у окна. Но она так и не подошла…

И на следующий день он делал тоже, что и накануне. Также истомился. Слушал брань широкоплечего, и сам орал на него.

Вернулся — вновь стоял у окна и ждал. Она подошла на пару минут — затем нырнула назад, и это уже на всю ночь.

Так проходили дни. Сначала Творимир еще пытался их считать, но они были столь же однообразны, как и подъезды — Творимир сбился со счета. Он еще несколько раз пытался бежать — истомленный, всегда возвращался к себе…

В этой жизни не было выходных, не было праздников. Раз заведенный порядок затягивал в серую карусель, отуплял. И все, что в этой жизни имело хоть какой, самому Творимиру непонятный смысл — это те минуты, когда дева подходила к окну. Он знал, что она его не замечает, но хоть глянуть на нее — уже счастье.