Мистер Эдвард холодно оглядел драгоценное собрание вещей.

— Начиная собирать предметы старины, мой дед и не подозревал, что станет рабом этих вещей, но потом ни о чём не мог думать, кроме своих кубков и мечей. Тебе здесь понравилось?

Я кивнул.

— А кто вынес отсюда меч? Энн? — быстро спросил мистер Эдвард.

— Кто знает, — неопределённо ответил я.

— Впрочем, я наказал тебя не за то, что меч оказался не на месте, а за грубый ответ. Ты это понял?

Я понял, что меня вывели из столовой за грубый ответ, но не понял, что это называется наказанием. Если уж мой отец хотел меня наказать, он брал в руки палку. Но я согласно кивнул.

— Один сюда, пожалуйста, не ходи, а если захочешь посмотреть на всё это опять, скажи мне, и я тебя провожу.

Мне показалось, что мистер Эдвард совсем не против того, чтобы я зашёл сюда и один, но для чего-то говорит как раз обратное.

Время до ужина прошло тихо. Я думал, что меня всё ещё странно наказывают, принося еду в мою комнату, чтобы я не утруждал себя походом в столовую, но расстроенная Фанни позвала меня к общему столу.

— Не понимаю, — говорила она. — Ничего не понимаю. Как же я боюсь за маленькую мисс! Тебе что-нибудь известно, Робин? Зачем ей понадобилось резать одежду Поля и издеваться над собственной куклой?

Я пожал плечами. А что я мог сказать, если и сам ничего не понимал?

За столом царило уныние, и только Энн держалась с обычной непосредственной весёлостью балованного ребёнка, да ещё, пожалуй, мистер Эдвард не позволял себе явного проявления тревоги. А я был приятно удовлетворён их муками. Пусть мучаются. Это будет хоть небольшой расплатой за моё унижение. Хорошо бы Сэм выдумал ещё какую-нибудь пакость, которая окончательно доконает этих лживых людей. А особенно я мечтал досадить добренькому мистеру Эдварду. Хотелось бы мне знать, зачем Энн понадобилось принимать на себя чужую вину и кого она подозревает в совершении всего этого. Будет обидно, если Энн покрывает Сэма. И ведь эта странная девочка кого-то боится, если правда то, что она сказала, а от неё можно ожидать любой неожиданной выдумки.

Желая ненавистному семейству всяких бед и одобряя козни поварёнка, я навлёк на свою голову и на головы окружающих очередное тяжёлое испытание. После ужина со мной долго разговаривали сперва отец Уинкл, а затем мистер Эдвард. Оба убеждали меня в необходимости учиться, на что я, в полном соответствии со здравым смыслом, отвечал, что уйду, как только поймают грабителя, и тратить время и силы на то, чтобы начать овладение грамотой ни к чему, если я уйду, может быть, уже завтра. Сам-то я подразумевал, что не уйду, пока не объяснится странное поведение Энн, но другим это знать было бы лишним. Со священником я держался настороженно, потому что его облик продолжал меня смутно беспокоить, а с мистером Эдвардом, должен сознаться, вызывающе. Очень уж мне хотелось вывести этого человека из себя, заставить показать своё истинное лицо, открыть, почему он так терпим со мной. Мистер Чарльз тяготился мною и очень скоро отказался от своего первоначального порыва усыновить меня, леди Кэтрин терпеть меня не могла, не говоря уж о слугах. Даже в мистере Вениамине я ухитрился возбудить неприязнь. Почему же мистер Эдвард держит меня в своём доме вопреки не только желанию родных, но даже моему желанию, как я ему не раз уже показывал? Снова и снова я задавался этим вопросом, не находя ответа, а потому вокруг образа хозяина дома сгущался сумрак. Отцу Уинклу по положению и священника и зависимого лица полагалось слушаться хозяина, но зачем самому хозяину подвергать себя оскорблениям?

Ничего не добившись, оба моих доброжелателя отступили.

— Мы ещё вернёмся к этому вопросу, — многозначительно закончил мистер Эдвард.

Я откровенно пожал плечами и, не спрашивая разрешения, ушёл в свою комнату. А если бы не ушёл, Сэм бы проиграл, потому что у меня были бы свидетели моей непричастности к следующей катастрофе.

В своей комнате я пробыл всего-то чуть больше четверти часа, когда послышался голос Поля, звавший меня. Я не вышел, а Поль решил, что я где-то на улице, и пошёл прочь. Я сразу же передумал, так как шаги у него были очень решительными, и можно было предположить, что у него есть что сказать. Нагнал я его уже на лестнице.

— Что тебе? — спросил я.

Поль обернулся. Лицо его выражало злобу.

— Послушай, давай договоримся по-доброму, — предложил он дрожащим голосом. — Я не хочу тебе зла и разглашать всё это не буду. Отдай часы и кончим дело миром.

— Часы?

— Ты не понимаешь. Для тебя это просто дорогая вещь, а я о них мечтал с детства. Отец слышать не хотел об этих часах, дядя Эдвард мне их наконец-то подарил, а ты их спёр. Отдай по-хорошему и, обещаю, я никому не скажу, что ты их украл.

— Да отвяжись ты! Не брал я их, — отмахнулся я. — Поищи кое у кого ещё.

— Ах ты, подлец! — вскипел Поль. — Ты думаешь, что, если моя сестра из жалости покрывает твою подлость, я позволю тебе и дальше пользоваться её добротой? Посмей только ещё раз намекнуть на неё!

— Я не о ней говорю, дурак, — сказал я.

Поль полез на меня с кулаками, и я, конечно же, его оттолкнул, а этот дуралей упал, покатился с лестницы да ещё имел глупость пересчитать разными частями тела все ступеньки, вопя при этом самым оглушительным образом. Я даже испугался за него, честное слово, ведь с этакой неуклюжей скотинки станется переломать себе хребет.

— Поль! — душераздирающе закричала Энн.

Она бросилась прямо к нему, не удостоив меня и взглядом, хотя поводов для беспокойства уже не было: её драгоценный братец встал на ноги и выглядел ошеломлённым, но здоровым.

— Что случилось, Поль? — спрашивала Энн. — Как ты упал?

— Он столкнул меня с лестницы! — бессовестно соврал этот парень. — Стащил у меня часы, а потом, когда я по-хорошему попросил их вернуть, столкнул с лестницы!

Вокруг меня собралась уже целая толпа, и он поднялся к нам.