— Прощай, Гердов! — были первые ее слова за последние трое суток. — Спасибо тебе и прости!

— И ты меня прости! — ответил Никита. Он еще долго стоял, пока последний вагон Леркиного поезда не вильнул на стрелке и не скрылся за старинным зданием военного вокзала.

Никита отходил от поездки на Север так долго, что бабушка забеспокоилась. Она даже ходить старалась на цыпочках, не запрещала курить на чердаке, махнула рукой на свет, что горел у него часто до самого утра, не замечала, что еда оставалась почти нетронутой. Маргарита Александровна терпеливо выжидала, когда пройдет хандра у мальчика и все встанет на свои места.

Никита был благодарен бабушке за понимание и терпеливость, за что и любил ее больше всех. Первое время он не находил места от чувства вины. Перебирая в памяти прошедшие события, он вновь и вновь возвращался к тому месту на берегу Ауспии, где расстался с Жениной группой. Никите казалось, что именно это событие и стало решающим для всего, что случилось после.

Разглядывая в очередной раз отцовскую рабочую карту, Никита обратил внимание на цифры, стоявшие в кружках рядом с населенными пунктами и вершинами гор. Теперь, совершив вторую экспедицию, он понял, что Денежкин был обозначен цифрой один, а Ушма — цифрой два! И самым странным было то, что Мань-Пупыг-Нер стоял под цифрой три.

“Интересно, что бы это значило, — думал он, — значит, я там должен быть, но из-за Лериной болезни не оказался? Или это моя будущая поездка? Но ведь я только что был совсем рядом! Тогда что же меня ожидает!”

Ощущение, что рядом с ним всегда кто-то присутствует, для Никиты стало привычным. Это началось с тех пор, когда он писал картину, или даже чуть раньше, когда что-то вот здесь на чердаке заставило его взять отцовские краски.

Неизвестно, сколько бы еще Никита мучился вопросами, если бы однажды ближе к вечеру не появился гость — Сосновский. Никита насторожился и тут же угадал цель визита. У него перехватило горло. Никита закрутил головой и замахал руками.

— Нет, нет, нет, Виталий Павлович, нет! — и бросился к себе на чердак.

— Как ты догадался? — получасом позже, сидя за чаем, спросил Сосновский успокоившегося Никиту.

— А что тут догадываться, если... — Никита осекся и отвел глаза от гостя.

— Договаривай, дорогой, здесь все свои, — Виталий Павлович встал и заходил по кухне. Маргарита Александровна, оглядев мужчин, быстренько собралась и вышла во двор. Никита еще с минуту помолчал, но потом повернулся к Сосновскому и рассказал про ночной случай на Ауспии, умолчав лишь про силуэт женщины.

— Ну и что? Это эмоции, Никита, эмоции художника, — он наклонился к Гердову и долго смотрел ему в глаза. — Может, между вами что-то произошло, а? — неожиданно повернул он разговор.

— Да вы что?! — Никита махнул рукой и отвернулся от гостя.

— Не обижайся, мне же причины надо выяснить, — Сосновский опять заходил по кухне. — Это место такое странное. В пятьдесят девятом группа Дятлова там погибла — студенты Уральского политехнического института. Сейчас вот наши пропали. Родители проходу не дают, сокурсники...

— Вы когда выезжаете на поиск? — неожиданно спросил Никита.

Сосновский посмотрел на часы:

— Через два с половиной часа, а что?

— Возьмите меня с собой.

Никита впервые летел на вертолете. С земли, когда смотришь на пролетающие над головой винтокрылые машины, кажется, что они летят легко и плавно. Уютно рокочут и очень мягко и лениво садятся. На самом деле не так. Здесь жутко трясло, а шум стоял такой, что не только говорить, но и думать было невозможно. В салоне оказалось человек двенадцать. Мужчины все были угрюмы, и никто не смотрел в иллюминаторы. А Никите страшно хотелось посмотреть, что там внизу. Он изогнулся и, не обращая внимания на удивленные взгляды соседей, выглянул в круглое окно. Он сразу узнал четкий квадрат Вижайской зоны с вышками по углам и длинными, в ряд поставленными бараками, а вокруг хаотично разбросанные черные домики, изгороди, излучина реки с лодками на берегу. Потом потянулась тайга с прямоугольниками вырубов, петляющей дорогой, которая вскоре выровнялась и как по линейке стрельнула к горизонту.

У Никиты участилось дыхание. Вот на этой дороге он пережил самые страшные в своей жизни часы. Здесь он впервые прощался с жизнью. Здесь судьба со всей силы хлестнула по его мужскому самолюбию, а потом поставила на ноги и дала шанс!..

Похороны Анатолия Гомана, по сути, организовала и провела Валерия. Она буквально заставила руководство, насколько было возможно в подобных условиях, сделать все по христианскому обряду. Настояла, чтобы его обмыли и одели в чистое, изготовили крест из лиственницы по ее эскизу, выбрала место для могилки, написала портрет Анатолия. Только после всего этого они отправились на поиски Горелого, который смог бы увезти их по реке до Вижая.

Справа, извиваясь гигантской змеей, заблестела Ушминка. Сверху она казалась кроткой и покорной среди мохнатой тайги, а тогда... Никита прикрыл глаза и тотчас услышал с глуховатым стариковским покашливанием: “Ну, я Горелый...”

— Мне бы поговорить, — робко проговорил Никита, когда из толпы пожилых зэков, что играли в карты, сидя в углу барака на нарах, отделился невысокий коренастый человек лет шестидесяти.

— Ну?

— Так, это, может, отойдем? — Никите было неудобно говорить в присутствии посторонних.