— Ты? Странный вопрос! Ты моя дочь.

— Это правда?

— Если не веришь, посмотри на себя в зеркало!

— Спасибо, я смотрелась…

С ней трудно было разговаривать, она сразу начинала раздражаться и ничего не хотела слушать. Я поняла, что ничего от этой женщины не добьюсь. Она получила деньги, и больше ее ничто не волнует.

— А с какими-нибудь знатными людьми я дела не имела?

— Ты-то? Не смеши меня, Жанет. У тебя даже платья приличного не было, чтобы выйти в люди.

— А что со мной было в тот день… Ну, когда меня нашли под мостом? Только поподробней, мама. Пожалуйста!

— Вот пристала! Могла бы и сама вспомнить.

— Но я же не помню!

— Доктор сказал, что ничего страшного с твоей головой не случилось. Ты просто не хочешь!

— Мама, я хочу, — сказала я сквозь зубы, мне хотелось убить эту глупую, злую женщину, — я очень хочу.

— Ну что тебе сказать? — усмехнулась она, — ты сохла по Лесли. Он тогда сидел без денег, ты собрала сумку с едой и потащила этому голодранцу. Мы еще поругались с тобой тогда. Ночью ты не явилась, к нему ты не дошла, а утром тебя выловили из полыньи полумертвую. Так что, где ты шлялась всю ночь, вспоминай сама.

— Надеюсь, на Лесли никто ничего не подумал?

— Нет, у него в ту ночь была целая компания, и все как один говорят, что ты там даже не появлялась. Его счастье!..

— А сумка? Куда делась сумка с едой?

Мать зло сверкнула на меня желтыми заплывшими глазами.

— Хотела бы я это знать!

Я встала, я больше не могла ее видеть.

— Мне, наверно, скоро придется уходить из дворца, — сказала я, — да и вы теперь богаты. Так что больше не присылай ко мне Катрин за продуктами.

— Да?

— Да!

Уходя, я даже не оглянулась. Дома у меня не было.

****************************************************************

********************************

Я любила птицелова Лесли, это я уже слышала. Он был веселый и беззаботный, жил от сезона до сезона, снимал угол на чердаке у старухи-старьевщицы, неделями пропадал в лесу, путался с девчонками, любил с друзьями напиться и пошуметь на весь квартал и умел подражать своим свистом почти всем птицам. Вот, кажется, и всё, что мне о нем рассказали.

Его дом. Неужели я когда-то с трепетом входила в этот незнакомый старый домишко, поднималась по узкой лесенке на чердак и стучала в эту дощатую необструганную дверь, в которую, не пригнувшись, и не войдешь?.. За дверью слышались шаги и птичий клекот. Я собралась с духом и постучала.

— Открыто!

Почему я так волнуюсь?! Я совсем другой человек, я люблю другого, я ничего не помню о своей глупой любви к этому ветреному мальчишке! Наверно, он смеялся надо мной, несчастной преданной обезьянкой, которая носит ему еду, а потом сидит в углу и ничего не ждет, а только молча смотрит, но это было в той, другой жизни, и мне нет до этого дела.

Дверь отворилась со скрипом. Лесли стоял посреди своей комнатушки с недоделанной клеткой из ивовых прутьев.

— Ого! Какая ко мне знатная дама! Жанет, неужели это ты?

В него можно было влюбиться сразу же, на месте. Так со мной, наверно, и случилось когда-то. И дело было даже не в его бесспорной красоте, а в его ослепительной и приветливой улыбке, которая идет всем, но особенно таким вот беспечным юношам, синеглазым, желтоволосым, точно василек во ржи.

— Ну что ты встала? Проходи.

Я протиснулась между корзин и пыльных сундуков. Мое платье, очень скромное по дворцовым понятиям, смотрелось на этом убогом чердаке даже роскошно. Я действительно отдаленно напоминала знатную даму, у меня был кружевной воротник и манжеты, атласный пояс и маленькая шапочка с черной траурной вуалью.

— Да ты прямо красавица, Жанет!

— Не смейся надо мной!

— Ого!

Что-то я сегодня стала чересчур агрессивной! Разозлили не на шутку: сначала Якоб Тиманский, потом принц Антуан, потом мать и сестры… разозлили маленькую прачку!

— Мне надо с тобой поговорить, Лесли.

Лесли отложил недоделанную клетку и подставил мне стул.

— В чем дело, Жанет?

— Дело в том… — я с трудом находила слова, но они были какие-то глупые и неуклюжие, — представь себе, что я тебя не помню. Я вижу тебя в первый раз.

— ???

— Это правда. Но я знаю, что мы с тобой дружили или что-то в этом роде… ты ведь меня помнишь?

— Конечно. Ты была самая добрая девочка во всем квартале.

— И самая некрасивая…

— Я этого не говорил.