успеть на репетицию. Верховный Правитель выглядел уставшим, черный цвет комбинезона

еще больше это подчеркивал. Они оба несколько удивленно уставились друг на друга.

– Ты что, болен?
– первой спросила она.

– Да нет, просто доставил мальчика с переломом. А ты?

– А я...
– она посмотрела на свою сумку с фруктами, - навещаю больного.

– В такую рань?

– Все заняты. Не ты один.

– Ты права, - почему-то задумался он, - мы так заняты, что у нас даже нет времени

поговорить. А ведь давно пора.

– О чем?
– насторожилась Зела.

Свои отношения с Кси она обсуждать не собиралась.

– Да обо всем, - грустно улыбнулся он, - когда-то ты мне доверяла, помнишь об этом?

– Я уже много чего не помню, - призналась она, - и помнить не хочу. Я живу сейчас, сию

минуту, а не вчера и не завтра.

– Ла...
– Леций осторожно взял ее за плечи, у него были очень легкие и теплые руки, лицо

его стало серьезным, - послушай: я могу закрыть все аппирские газеты, я могу разогнать всех

сплетников на телевидении, я могу строго наказывать за грязные слухи... но я не смогу

изменить твое прошлое, и я не в состоянии закрыть рот каждому. Тем более что повод даешь

ты сама.

Зела почувствовала, как кровь приливает к лицу.

– Кажется, я ни о чем таком не просила, - проговорила она сдержанно.

– Мне и самому всё это не нравится. Я слишком люблю тебя.

Она усмехнулась.

– 237 -

– Бери пример с Ричарда. Его это всё совершенно не касается.

Мимо сновали аппиры и люди из персонала. Говорить при этом было совершенно

невозможно. Да и сказать ему уже было нечего.

– Извини, я спешу, - отвернулась она, - у тебя свои дела, у меня свои.

– Ла...

– Пусти меня.

Его руки ее отпустили.

– Между прочим, Эдгар вернулся.

– Эдгар?

– Тебе и до него нет дела?

И как ему было объяснить, что после того, как расползлись о ней эти грязные сплетни, тем

более что в них была доля правды, ей никого не хотелось видеть. Особенно самых близких.

Особенно Эдгара, который боготворил ее.

– Он что, закончил свои дела на Вилиале?
– поинтересовалась она.

– Похоже, что нет.

– Что ж, ему всегда нравилось торчать на этой лягушачьей планете. Он даже влюблялся в

зеленых девиц и собирался на какой-нибудь жениться.

Леций усмехнулся.

– Ну, теперь-то он, слава богу, поумнел.

На том их разговор и кончился. Уже в лифте ей стало неловко за себя. Зела понимала, что

стала несносной, нервной, нелюбезной, неблагодарной, но ничего поделать с собой не могла.

Кондор даже предложил ей обследоваться, очевидно, что-то заметил в ней такое, но она

отказалась.

Какое лечение могло помочь, если вдруг ушла любовь? Огромная, бесконечная,

всепоглощающая, великая... тихо, незаметно ушла, высохла, как ручеек и испарилась. И

каждый жил своей жизнью: он, великий, непогрешимый, в своих вселенских делах, и она - в

своих мелких интересах и грязных сплетнях...

Кси лежал в отдельном боксе со всеми удобствами, окно выходило на больничный парк,

где прогуливались ходячие больные. Сейчас парк был пуст, гол и уныл, а Кси в мятой зеленой

пижаме сидел на подоконнике и смотрел на эту пустоту.

– Вот и солнце, - улыбнулся он вошедшей Зеле.

– Уже не спишь?
– тоже улыбнулась она.

– Я чувствовал, что ты придешь.

– Твои любимые лимоны, - Зела выложила фрукты на стол и сама налила воды в чайник, -

ужасная погода на улице. Ненавижу, когда так: ни зима, ни осень.

Кси спрыгнул с подоконника.

– Ты чем-то расстроена?

– Только погодой.

– Мне-то не ври.

Они посмотрели друг другу в глаза.

– Да, я расстроена, - призналась она раздраженно, - я зла, я в отчаянии! Я устала делать

вид, что я ничего не замечаю, и что меня это совершенно не касается. Я устала, понимаешь?

– О чем ты, солнце мое?

– Обо всех этих сплетнях. Ты же знаешь...

Он знал всю ее жизнь, этот худенький мальчик в мятой пижаме. Чайник закипел. Они сели

за стол и долго молча стучали ложками по больничным стаканам, а по стеклу барабанил