Иванов Георгий Владимирович
Шрифт:
Желаю Вам счастья и удачи еще раз. Вы имеете все «права» на них. А я говорю Вам это тоже «по праву» — того отношения к Вам, которое «силой обстоятельств» никогда не могло проявиться. Отвечать Вам мне, разумеется, нечего. Но не поймите превратно мой «акт», т. е. это письмо. Чего там ломаться, Вы любя мои стихи (что мне очень дорого), считаете меня большой сволочью. Как все в жизни — Вы правы и неправы. Дело в том, что «про себя» я не совсем то, даже совсем не то, каким «реализуюсь» в своих поступках. Но это уже «Достоевщина»…
До свиданья. Не поминайте лихом. Плюньте на «Н<овое> Р<усское> Слово» [154] и эмигрантское болото. Раз Вы добрались до Америки, то как «просто» при Ваших «качествах» и твердости добиться успеха там. Желаю Вам этого и уверен, что именно Вы добьетесь очень многого. Не думаю, как ни бессвязно это письмо, чтоб Вы поняли его превратно.
Целую Ваши прелестные руки.
Ваш Георгий Иванов .
<Дальше на отдельной странице стихотворение «Мелодия становится цветком…» с припиской:>
154
Старейшая русская ежедневная эмигрантская газета. Выходит в Нью-Йорке с 1910 г. до настоящего времени.
Это Вам вместо цветов. Мне этот стихо [155] самому нравится. Я после «Портрета <без сходства>» написал уже штук сорок, и, по-моему, хороших.
Г. И.
24. М. М. Карповичу [156]
<Апрель 1952>
«Haute Maison»
7, rue Ludovic Halevy
Sucy-en-Brie
(S et O. Seine et Oise) [157]
155
Так Г. И. начиная с 1940-х гг. постоянно называет в письмах разным лицам отдельные стихотворения. Профессиональный жаргон, восходящий скорее всего к Андрею Белому.
156
Опубликовано: вместе с письмами 14, 25, 29. Автограф: CUBA.
Михаил Михайлович Карпович (1888—1959) — историк, с мая 1917 по 1922 г. работал в Вашингтоне в составе посольства России. Затем жил в Нью-Йорке, с 1927 по 1957 г. преподавал в Гарвардском университете. Одновременно с 1943 г. соредактор, с 1946 по 1959 г. главный редактор «Нового журнала».
157
«Высокий дом» (фр.) — замок в Сюси-ан-Бри, городке под Парижем, департамент Сена и Уаза.
Дорогой Михаил Михайлович,
Где Вы и что Вы? В «Возрожденьи» [158] , куда я случайно зашел, мне дали новый № «Нового Журнала», очевидно присланный Вами, но я, как дурак, оставил бандероль тут же, не посмотрев, откуда он послан, и, очевидно, с Вашим адресом. Так я и остался при старом корыте: м. б., Вы давно в Америке, м. б., в Лондоне и еще приедете в Париж — или уже были, и я Вас прозевал? Или — еще может быть, Вы только приснились мне, напомнив мне о временах, когда водились культурные, доброжелательные, очаровательные люди, от которых — безразлично от их наружности, профессии, политических или иных «взглядов» — «излучалось», как тепло или свет, то, что составляло «нашу Россию», наш «патент на благородство», то, пожалуй, единственно, во всяком случае главное, чем «мы», большие и малые, могли гордиться и чем дорожить. Не этим гордились и совсем не тем дорожили… «а как живо было дитятко» [159] — но это уже пустой разговор. И, закономерно, и для русской жизни вообще, а для меня, в частности, особенно — что во сне мы обязательно не попадаем на поезд: прийди Ваша пневматичка на два дня раньше с «rendez-vous», назначенным на предыдущий день, и мы бы так хорошо побродили бы по Парижу, посидели в бистро, и Ваша бы милая супруга [160] не сказала бы Вам (как она обязательно должна была сказать после нашего завтрака): «Ну, знаешь, этот Г. Иванов какой-то истерический субъект, от таких надо подальше…» Или что-нибудь вроде. Но «если надо объяснять, то не надо объяснять» – один из афоризмов Ландау — не Марка Александровича [161] , а Григория [162] — никому не известного, никогда, вероятно, не станущего известным, гениального, мне кажется, человека. У меня с ним, кстати, тоже была встреча-сон в Риге, когда немцы его выслали как «восточного жида» (так он сам выразился). И вот я, возобновив очень давнее, еще петербургское, но почти шапочное (я был мальчишка и боль<шой> сноб — что я мог оценить в 1915 году в таком человеке!) — возобновив это знакомство — мы встретились у Шварца — кафе, набитом разряженными спекулянтами. Степун — и за это простится Степуну львиная доля его языкочесания — очень хорошо набросал портрет Ландау — того петербургского и другого, потертого, уже идущего к гибели [163] . Но хотя — совершенно верно, вместо блестящего костюма и вылощенно-вежливой надменности времен «Северных Записок» [164] — из-за столика Шварца поднялся старый (хотя он совсем не был еще стар), ни на что не надеющийся человек, с первых же слов сказавший: на что же мне рассчитывать, у меня туристическая виза в Латвию, залог, который я за нее внес, — мой единственный капитал, я болен, слева Гепеу, справа Гестапо, — и все–таки это был тот же блистательный Ландау, только еще как-то «просиявший» изнутри. Он, кстати, удивительно чем-то напоминал Боратынского тогда… Я имел тогда возможность оказать ему одну услугу — для меня очень нетрудную, для него важную, и благодарю судьбу, что хоть случайно и без особых хлопот чем-то был ему полезен. Где он? Там же, должно быть, где «все наши», в братской могиле России, где вперемежку лежит вся ее суть от Пушкина до царской семьи, вперемешку с Леонтьевым и Желябовым, Анненским и Надсоном (тоже, по-своему, частица «нашей славы»), Чаадаевым и тем отставным подполковником, который, когда царскую семью привезли в Екатеринбург, — стал с утра перед забором их дома и простоял под дождем навытяжку, с рукой у козырька несколько часов, пока не прогнали прикладами.
158
См. примеч. 153. Г. И. печатал в «Возрождении» стихи, эссе, прозу с 1949 по 1953 г., плюс «Стансы» в 1957 г. (№ 64). В 1950—1951 гг. Г. И. числился в журнале на службе, но «не сошелся характером» с главным редактором С. П. Мельгуновым. См. об этом: А. Ю. Арьев. «Георгий Иванов в журнале „Возрождение"» // «Зарубежная Россия. 1917-1939 гг.». СПб., 2000, с. 319-324.
159
Из стихотворения Н. А. Некрасова «Гробок» (1850, опубл. 1862): «А как было живо дитятко».
160
Татьяна Николаевна Карпович, рожд. Потапова (1897—1973) — в Первую мировую войну была медсестрой, в 1922 г. уехала в США к мужу. Во время Второй мировой войны помогала русским беженцам.
161
Марк Александрович Алданов, наст, фамилия Ландау (1886— 1957) — писатель, с 1919 г. в эмиграции. До войны был с Г. И. в добрых отношениях, вместе с ним участвовал в издании книги о Л. Каннегисере, написал положительную рецензию на «Петербургские зимы» (см. наст, издание, с. 234—235). После войны оказался в числе лиц, заподозривших Г. И. в коллаборантстве, после чего отношения между обоими писателями резко обострились. В 1950 г. Г И написал в «Возрождении» ядовитую рецензию на роман Алланова «Истоки». Дальнейшее примирение было чисто формальным. Переписка Г. И. с Алдановым опубликована в «Новом журнале» (1996, кн. 203—204) и в «Минувшем» (1997, кн. 21).
162
Григорий Адольфович Ландау (1877— 1941) — философ, эссеист, с 1920 г. в эмиграции, с 1921 г. жил в Берлине, сотрудничал и в парижских изданиях, в частности в «Числах». В 1938 г. переехал в Ригу, где 14 июня 1941 г. был арестован советскими властями. Погиб в заключении. Некоторые мысли и выражения Ландау постоянно цитируются и в стихах, и в эссеистике, и в письмах Г. И.
163
Федор Августович Степун (1884—1965) — философ, эссеист, прозаик, с 1922 г. в эмиграции, в Германии. В очерках «Петербург накануне войны 1914 г.» он пишет о Ландау: «Природа наделила Григория Адольфовича блестящими дарованиями, но жизнь жестоко насмеялась над его даровитостью: то немногое, что он написал, мало до кого дошло и мало на кого произвело должное впечатление. Помню, с каким захватывающим волнением читал я в галицийском окопе только что появившуюся в „Северных записках" статью Ландау „Сумерки Европы". В этой замечательной статье было уже в 1914-м году высказано многое, что впоследствии создало мировую славу Освальду Шпенглеру. <…> Причину этой литературной неудачи Григория Адольфовича надо искать в том, что он был чужаком решительно во всех лагерях» («Новый журнал». 1951, кн. XXVII, с. 181). .
164
«Северные записки» — ежемесячный литературный журнал, издававшийся С. И. Чацкиной в СПб. — Пг. с 1913 по 1917 г. В журнале печатались Блок, Сологуб, Ремизов, Степун, Ландау, Алданов, Ходасевич, Ахматова, Мандельштам, Адамович; большое внимание в журнале уделялось переводной литературе.
Хорошо. Чего это я расквакался, да еще почерком, который тошнит разбирать. Пишу я Вам, как говорится, «с конкретной целью» узнать, где Вы, можно ли рассчитывать, что увижу Вас в Париже, а если нет, то попросить Вас, не соблюдая никаких любезностей, т. к. такое желание с Вашей стороны приведет, конечно, только к откладыванию письма на год, — попросить сейчас же по получении этой моей мазни (будьте душкой — сейчас же) черкнуть мне на открытке ровно столько, чтобы знать, куда Вам 1) написать кое-какие мои просьбы относительно Чех<овского> Изд<ательства> 2) куда прислать Вам мою статью — наконец — как будто — готовую.
«Расквакался» же я потому же, почему, ну скажем, у одиноких старых дев бывает неодолимое желание вдруг прижать к груди чужого незнакомого ребенка, да еще зареветь при этом. Видите ли, у меня есть «потребность» такого же порядка общения с Вами. А уж где пообщаешься. Гораздо вернее, что даже нелепо, как в прошлый раз, не удастся встретиться, ибо я — без особой грусти, верьте, что не ломаюсь — понемножечку дохну: четыре месяца меня лечили и я как-никак «отдыхал». Толку никакого. «Пришел последний час упадка от органических причин»… С той для меня разницей, что Козьма Прутков слал «прости» пробирной палате, где был им снискан высокий чин [165] : мне некому даже послать этакого прутковского вздоха пробирной палатке эмиграции — «чина» я в ней не сыскал.
165
«Стихотворения» Козьмы Пруткова завершаются «Предсмертным»: «Вот час последних сил упадка / От органических причин… / Прости, Пробирная Палатка, / Где я снискал высокий чин…». Г. И. неоднократно обращается в письмах из Йера к этому стихотворению.
Так вот, будьте Божьим ангелом — ответьте открыткой. «Благодарю заранее». Кроме того, действительно очень, очень, очень благодарю: эта мадам Александрова [166] после длившегося три месяца мандежа купила мои «Зимы» и прислала контракт и 500 долларов аванса. Мои «очень, очень, очень» — не преувеличение, т. к. нет никакого сомнения, что только Ваше вмешательство, только и исключительно, привело к такому благополучному концу. Ни в жисть она бы у меня без этого книги не взяла. Между прочим, дура: кому нужны «Петербургские Зимы», купят их десять человек. А если бы вместо <этого> издала бы томик моих стихов — распродала бы, т. к. — не перестаю удивляться — ни одной моей книги не найти — искал «Цитеру», валявшуюся до войны на всех прилавках, и, представьте, после поисков во всех лавках (хотел в благодарность кой-кому подарить) узнал, что возможно, пожалуй, достать подержанный экземпляр, только «очень дорого»… Какие-то «любители прекрасного» (думаю, ничего в стихах не понимающие, но которым, наконец, примелькалось имя) все истребили под метелку. Впрочем, мне все равно. «Зимы» так «Зимы». Блаженство, хоть некоторое время не просыпаться с отвратительным чувством: в кармане сто франков, то не заплачено, этого нет — где достать. И как тягостно «доставать»…
166
Вера Александровна Александрова (1895—1966) — главный редактор Издательства им. Чехова. Ее переписка с Г. И. по поводу издания «Петербургских зим» опубликована в «Новом журнале» (1996, кн. 203-204).
Что я хочу — при Вашем благосклонном содействии от этого Фонда [167] , я Вам ужо изложу, когда Вы откликнетесь. Пока же еще и еще от всего сердца (насколько оно у меня имеется многие это отрицают, я сам хорошенько не знаю) — от всего сердца благодарю.
Очень мило было с Вашей стороны, что прислали мне 28 книжку журнала, но пользуюсь случаем напомнить, что 25 со своими стихами я так-таки от Вашего почтенного издательства и не получил… [168] 28 книжку (в отличие от 25, которую только перелистывал у знакомых!) «прочел с удовольствием». Без шуток, и в ней, и в предыдущей 27, которую тут мне давали, много (что не во всякой книжке, сами знаете, бывало) хорошего. Разумеется, главным образом среди статей. В высшей степени любопытен, по-моему, Ульянов. Откуда он взялся? Читали ли Вы его первую статью в «Возрожденьи» о Гумилеве [169] ? Тоже очень примечательно. Мельгунов [170] , как боров трюфель, напечатал ее среди своего хлама, не соображая, конечно, что это такое. Совершенно искренно, крайне, кстати, <понравились> Ваши комментарии [171] . И к статье Ульянова, и в предыдущей книжке. Удерживаюсь от собственных «комментариев» и потому, что это долгий разговор, и еще чтобы не вышло, что я к Вам подлизываюсь. Но скажу, что если бы Вы регулярно такие комментарии то к тому, то к другому писали, журнал бы очень выиграл и туманность его черт очень бы прояснилась к лучшему.
167
Речь, очевидно, идет о нью-йоркском «Литературном фонде» помощи русским писателям и ученым в изгнании.
168
В кн. XXV «Нового журнала» (1951) было напечатано 20 стихотворений Г. И. под общим заглавием «Стихи 1950 года».
169
Николай Иванович Ульянов (1904—1985) — историк, эссеист, прозаик, в 1927 г. окончил историко-филологический факультет Ленинградского университета, профессор ЛИФЛИ, в 1936 г. арестован, в 1941 г. освобожден, попал в плен, отправлен в Германию, в 1947 г. уехал в Марокко, в 1953 г. переехал в Канаду, затем в США, преподавал историю России в Йельском университете. Г. И. относился к его публикациям с неизменным интересом. В «Новом журнале» (1952, кн. XXVIII) напечатана его статья «Культура и эмиграция», в «Возрождении» (1951, № 19) — статья «Гумилев».
170
Сергей Петрович Мельгунов (1879/1880—1956) — историк, политический деятель, в 1917 г. начал издавать «Материалы по истории общественного и революционного движения в России», выпустил сборник документов Московского охранного отделения «Большевики». После ареста в феврале 1920 г. был в августе 1920 г. приговорен к расстрелу решением Верховного революционного трибунала ВЦИК, замененному тюремным заключением на 10 лет. В феврале 1921 г. освобожден, затем 3 июня 1922 г. снова арестован, снова освобожден 3 августа 1922 г. и осенью отпущен за границу, где участвовал в издании журналов, выпускал собственные исследования по истории России. Г. И. был близко знаком с Мельгуновым с 1949 г., когда начал сотрудничать с журналом «Возрождение», где Мельгунов до 1954 г. был главным редактором.
171
Г. И. имеет в виду «комментарии» Карповича в «Новом журнале»: «Споры о народничестве и марксизм» (1951, кн. XXVII), «Культура и эмиграция» (1952, кн. XXVIII) — к статье Ульянова.