– - А потом что с ней стало?

– - Увезли ее на скорой.

– - Ты ей хоть в лицо-то заглянул?

– - Когда смотреть-то было?

– - Ну ты!
– - расстроился Валимир.
– - Мимо души прошел! А если она калека? Ждет она тебя, нельзя тебе погибнуть. Многие могут, а ты нет.

– - А я думаю, чего у меня и поясница во сне болит и ноги... Будто я сам там лежу. Снится постоянно!
– - парень растерялся.
– - Что, правда?

– - Клянусь! Ты подумал о ней, а теперь попробуй, -- Валимир протянул ему свою дубину.

Парень взял дубину, и она загорелась. Да так жарко, что многие отошли. Парень счастливо улыбнулся.

– - Прорвемся, -- повеселел он.

– - А на стенах кто писал, вы?
– - поинтересовался Бабилон.

– - И мы, -- признался Иван.
– - Но ты не пиши. Лучше не пиши. Мы и так знаем.

– - А Манька, Борзеевич и Дьявол -- это кто?

– - Это проклятая, -- пояснил Валимир.
– - Она как я, только хуже. Вот ты неприязнь почувствовал, когда меня увидел, -- это у нас маска вампира на лице. А у них маски улыбаются и к себе манят. Мы души вампиров. Только ее уже достали, а меня пока нет. Борзеевич тоже, наверное, проклятый. А Дьявол -- Дьявол и есть. Древний Бог. Первый и последний. Он и любит и не любит. И все на свете знает.

– - Но он же злой!
– - удивился кто-то.
– - Чего он им помогает?

– - Не больше, чем я и ты. Все в этом мире относительно. Нам кажется так, а ему так. Манька с Борзеевичем его любят, и он их любит. А не любил бы, не стал бы помогать. Но он не такой, как мы. Он учит не деньги любить, а плечо друга, руку помощи, жизнь, себя и душу. И убивать, если души уже нет, если вместо нее такая мразь, -- Валимир неопределенно кивнул.

– - Я тут такого насмотрелся, пожалуй, я тебе верю, -- сказал один из сидевших в углу. Лицо у него густо заросло бородой.
– - Я тут сидел и думал, да как же они сволочи, Бога-то могут позорить. Ведь и эти... Тоже с ними бывают. И грехи отпускают перед тем, как зарезать. Руку целовать суют... Да как же можно-то...

– - А это фишка такая, -- рассмеялся Валимир.
– - Умирающий человек всегда или болен, или напуган. Пришел такой Святой Отец, руку положил, надавил, молитву прочитал, кто молитву его услышит? Не Дьявол, и не Бог, а душа, которая должна в огонь за своей душой идти, чтобы поднять ее из Ада, а там Отец Святой, который ум ей закрывает, живой еще. И получил он еще одну овцу, которая челом ему бьет, потому что там, за ним, смерть души. Попал человек в Ад, и некому ему помочь. Кто на Святого Отца руку поднимет? Что такое тайна исповеди? Пришел человек и сказал: я убил, а Церковь -- Бог простит! И получилось -- не плюй в вампира. Совесть человека мучает, а он совесть ему отрезает. Он не человека, он убийцу поднимает. Если человек не убивал, ему незачем искать батюшку. Или приходит нищенка, а тот отвечает: на все воля Божья -- и умер человек, потому что боль осталась. Надо бы наоборот говорить: убийце -- на все воля Божья, так не любит тебя, что попустил руке твоей, а нищенке -- Бог простит нищету твою, что бы вампир знал, что не убита, и не упала душа его.

– - Интересно, -- согласился кто-то.
– - Если бы прижилось, пожалуй, любой убийца призадумается.

– - Не приживется, они вон, поубивали столько наших, а уже прощенные, -- заспорили с ним.

– - Я вам попробую еще пещеру найти, -- сказал Бабилон решительно. И если увидите стенку сложенную вот так, -- он начертил на земле прутиком узор, -- и три камня в таком порядке, знайте, там есть ход, и у хода есть выход. Людей осталось треть. Мы каждый день теряем по двадцать, а то и тридцать человек. Если так пойдет, через пару недель спасать будет некого. Где вот твой Дьявол?!
– - в сердцах с горечью проговорил он, хмуро взглянув на Валимира.
– - Он нам здесь нужен!

– - А при чем тут Дьявол?
– - вскинулся Валимир.
– - Кажется, я начинаю его понимать! Вы не ему молились, вы на этих... молитесь! Людям все равно кому молиться, лишь бы хорошо человеку было. А он не банкир, не Святой Отец, утешением и прощением не торгует, не продается и не покупается -- с чего он должен нам помогать? Насобирали дерьмо на свою голову, и хотим, чтобы он спустился на крыльях и вжик-вжик -- шеи всем обидчикам поотрубал... Сам говоришь, парень помочь хотел, а тот взял и прирезал! Так это же всегда так! Если человек опасается, попробуй-ка, прирежь его! Если уж на то пошло -- дерево оставил, знаки оставил, дракона завалил, втроем против армии выступил. Мало? Спасение утопающих -- дело рук самих утопающих. Он надо мной столько лет издевался, а я вот только сейчас понял, что именно он и открыл мне глаза -- кто я, что я, какая сука мной закусила. И все время: смирись, смирись, да так ядовито -- самому противно, что ничего не делаю...

– - Ну уж!
– - протянул кто-то.
– - Хочешь, чтобы мы сразу вот так и поумнели разом?!

– - А сколько раз тебе нужно посмотреть, как вампиры убивают, чтобы поумнеть?
– - заступился за Валимира Виткас.
– - Они нас не только здесь убивают. Они нас везде убивают. Ты сам-то посчитай в уме, сколько их здесь и сколько нас! И видим, а там их меньше, а нас много -- и не видим. Слепые мы? Сколько нас надо убить, чтобы мы увидели? Тысячу лет убивали! Одного над десятью тысячами поставили, а десять тысяч землю жрать заставили, и кланяйтесь, кланяйтесь, кланяйтесь! И платите -- десятину Святой Церкви, а остальное барину! Ни школ, ни больниц, ни дорог, сироты и вдовы кругом, в каждом доме, нищета, а вы кланяйтесь, кланяйтесь, кланяйтесь! Вот, теперь твоя и моя очередь стать кому-то уроком. Думаешь, заметят?

– - Это геноцид народа...

– - Здесь уже заметят, там вряд ли...

Протрубил горн, призывая вторую партию людей на ужин. Сразу в палатке походной кухни все не помещались. Ужин был поздний, обычно ужинали часа на полтора раньше. Но и переход был длинным. Было холодно. Даже оборотни, охранявшие людей, искали пещеру или грот, чтобы укрыться от ветра и мороза. Начиналась настоящая зима. В последней группе народу было немного. Горячий чай достался всем, почти все оборотни и вампиры остались внизу у подножия вершины. И все, кто был приговорен на эту ночь, остались внизу. Кто-то попросил добавки, чтобы не слышать душераздирающие крики. Ребята ходили хмурые. Валимир заметил, что многие, прохаживаясь по склону, смотрят вниз с тревогой, с болью, с непониманием в глазах...