Мы идем и молчим. Все попытки с моей стороны наладить разговор упираются в глухую стену.

Я предлагаю ей свою руку, но она отказывается. Не знаю, думает ли она ранить своим ответом, но я воспринимаю его спокойно. Мы обсуждаем вопросы, которыми занимались Пушкин и Чаадаев. Причем Юле очень не нравится мое суждение о смешивании русской культуры с татарской. Она критикует тезисы так агрессивно, словно задета за живое.

Уже сейчас ясно, что это наша первая и последняя встреча. Так чего же мы даром тратим время?

Через полчаса я в первый раз предлагаю зайти в кафе. И предлагаю не так, как Лене, а исходя из собственной выгоды — я действительно замерз, но Юля отклоняет предложение так, будто я предлагаю интим.

Мороз крепчает, а разговор становится все более агрессивным. Я уже не жалею ее чувств. В дело вступает тяжелая артиллерия — аристотелевская логика. Я разбиваю ее аргументы один за другим. Она пытается сопротивляться, но ничего не выходит.

Обессиленная, она замолкает. Мы сделали полный круг и снова вышли на площадь, только с другой стороны. Ясное небо над головами становится темным. Я смотрю вверх, почему-то мечтая о снеге. Мне хочется снега. Я смирился и с тем, что замерз, и с тем, что голоден, и с тем, что, скорее всего, боли в горле обострятся. Мне все равно. Я знаю, что когда приду домой, буду писать роман, а потом готовиться к урокам. День потрачен впустую, а с Юлей еще нужно будет как-то разорвать отношения, да так, чтобы она не обиделась.

Я предлагаю проводить ее, находясь в уверенности, что она откажется, но, словно назло мне, она соглашается. Неужели ей скучно идти одной?

Вокруг гуляют влюбленные. У некоторых в руках — нелепые замерзшие цветы. Все же я не купил цветов — хоть в чем-то угадал.

Не знаю, какие ассоциации приводят ее к мыслям о коте. Его зовут Мутант. У него нет двух лап. Она лично его кастрировала. Выясняется, что она подрабатывает этим.

— Да, Юля. Не повезет твоему молодому человеку, — говорю я иронично.

— Почему?

— Да кто захочет встречаться с девушкой, которая подрабатывает кастрацией? Мало ли что!

Мы идем мимо цирка, и я вспоминаю об одной из прогулок с Настей. Вот здесь мы целовались. Вот здесь я ощутил душевную пустоту и вспомнил, как в детстве мама приказала выбросить приблудившегося котенка. Я обнимал Настю, вдыхая аромат чьего-то мужского тела, которым была пропитана ее блузка, и думал о котенке. А теперь я иду по этим же самым местам с Юлей, которая кастрирует котов, любит Мутанта и ненавидит меня.

— Вот мы и пришли. Я живу здесь — она показывает деревянный домик в конце улицы.

Рядом с Еленой Евгеньевной.

— До свидания, — холодно говорю я.

Может быть, она не позвонит? И все будет кончено? Но так нельзя. Я это понимаю. Нужно будет закруглить тему по всем правилам.

— До свидания, — после долгой паузы говорит она и смотрит мне в глаза.

В них — любопытство.

— Созвонимся.

— Созвонимся.

Она разворачивается. Я иду в другую сторону.

Я ужинаю, а потом готовлюсь к урокам — некогда писать.

Я ложусь спать рано, как никогда, и не снится странный сон. Он начинается с непонятных мыслей о снах вообще. Возможно, Бог перемешал сны. Он дает нам сны старости в детстве, и наоборот, а сны из прошлого снятся, когда прошлое прошло, сны же из будущего снятся в настоящем, поэтому они и непонятны.

Стало быть, те сны, которые мы понимаем — сны нашего прошлого, а те, которые нет — будущего. Некоторые считают, что могут толковать сны, говоря о будущем, но это лишь частичное понимание замысла.

Сны следует перемешать. Можно задать своеобразную ритмику при помощи сна, который будет членить текст на главы.

Потом — смена экспозиции. Детство. Нет, уже нет. Но место действия — детство.

Песочня когда-то была очень зеленым районом. Во дворах домов росли сады, были эстрадные площадки, позволяющие наслаждаться искусством в тиши летних вечеров.

Одна такая площадка была и в бабушкином дворе. Рядом с ней были детские ясли и песочница, большая, как жизнь. Там были заросли крапивы и молодые вишневые деревья, с которых можно было сдирать и есть вкусный клей.

Заснув, я очутился именно на этой веранде, среди вишен. Кто я? То ли ребенок, который видит свое будущее, то ли взрослый, который попал в страну детства. Если честно, я так и не понял. Скорее всего, я был и тем, и другим сразу.

Я забрался на эстрадную площадку, прошел по деревянной лестнице за сцену, где обычно валяются лепешки кала, и нашел странную коробку. Большую картонную, напоминающую те, в которых продают телевизоры.

Я открыл ее и с ужасом и узрел там Настю. Унее не было ни рук, ни ног. Более того, тело было прозрачным, причем это было не человеческое тело, а что-то искусственное, ненатуральное. Внутри находилась сложная кровеносная система. Текла кровь. Единственно, что было в этой Насте настоящего — олова. Настя открыла глаза и посмотрела на меня сквозь болотную зелень.