— Ну, ладно, пока. Мне надо готовиться к урокам, — заканчиваю я беседу.

— Спокойно ночи.

— Спокойно ночи.

Мы кладем трубки почти одновременно. Так, во всяком случае, кажется.

В час ночи меня будит звонок телефона. Проклиная Демоническую, я подхожу и шепчу: "Алло". В трубке молчание и тишина. Звонок повторяется, когда я задремываю. Я подхожу к телефону и отключаю его. Больше никто не побеспокоит меня: ни безносый убийца Гестаса, ни Демоническая. Спи спокойно, Родион Романович!

Воскресное солнце бормочет миру о наступающей весне. Лена держит меня за локоть. Мы идем от Кремля к площади Свободы. Нам не о чем говорить. Я-то знал об этом и раньше, а она, похоже, нет. Весна вливает в легкие тревогу. Хуже всего то, что продолжения нет и быть не может. Только ребенок верит в безграничность происходящего. Только ему планета кажется таинственной, а время бесконечным.

Со стороны площади появляется Юля Орлова. Она узнает меня сразу. Я внимательно наблюдаю за ее лицом, сдерживая себя, чтобы не расхохотаться: не потому, что кровожаден, а потому что состоялась на удивление глупая встреча, которая превратит и без того скверный настрой Юли в какой-то дикий кошмар.

На ее лице отображается беспорядочная игра: удивление, одновременно — ужас, проверка себя — "А не обозналась ли", ненависть…

Вот мы поравнялись. Я скашиваю глаза и ловлю ответный взгляд полный чудовищной ненависти. Мне приходит в голову, что я мог быть ей симпатичен, уж если она так сейчас ненавидит!

Интересно, пришлось ей себя сдерживать, чтобы ничего не сказать? Лена идет, мирно болтая. С улыбкой я переспрашиваю…

Я получаю удовольствие от созерцания двух девиц, не сознающих того, что сознаю я. Мы все пребываем в разных мирах, что не мешает анализировать, представляя рыдающую от злости Юлю, бесстрастную Лену, рисующую Сва, себя в весне, обдумывающего роман.

Я предлагаю Лене сходить в "Шоколадницу", чтобы согреться.

В этот раз я не утруждаю себя. Точнее, я ее вообще не развлекаю. Она недоумевает, а я просто становлюсь самим собой. Мне надоело валять Ваньку.

Я не в костюме, а в старом велюровом свитерке.

Часто оставляю Лену наедине с мыслями, ибо жду, когда ж она поймет, что все кончено.

Долг галантности вынуждает предложить проводы, но ей хватает ума отказаться. Я вздыхаю с облегчением.

Подходит тринадцатый, из которого вполне может выйти на ночную охоту Демоническая.

Я напряженно всматриваюсь в лица выходящих, почти не обращая внимания на Лену, которая погружает тело во чрево автобуса. Он уносит ее в дом моих иллюзий. й хватает ума отказаться. умая о своем, я оставляю Лену наедине с ее мыслями. меня здесь и с Настей, то можно предположить, какая у меня репутация. ий ко

Я сажусь в кресло, стоящее рядом с книжным шкафом — моим и Тихонова — и погружаюсь в воспоминания. Мама. Настя. Тихонов. Блокнот. До меня доходит, что прошло совсем немного времени с тех пор: октябрь, ноябрь, декабрь, январь, февраль. Всего пять месяцев. В ноябре все было кончено. Декабрь. Январь. Февраль. Всего три месяца. Даже не верится. А почему? Слишком много или слишком мало? Я понимаю, мне кажется, будто это было слишком давно. Причем эти события не кажутся более поздними по отношению, например, к событиям детства, когда я ночевал в сарае, на свежем воздухе. Это было так же давно, как и детство. Ни больше и не меньше. С другим человеком. Не со мной.

Тихонов рассказывает забавную историю, вернее, приводит ее в качестве примера, подтверждающего теоретические выкладки по психологии женщин.

Наверно, весна навеяла ему мысли. Февраль выдался теплым и солнечным. Он рассказывает о возвращении домой вместе с Зоей. Они расшалились, толкая друг друга, и упали в сугроб, причем Тихонов упал прямо на спутницу. В этот момент ему пришла в голову крамольная мысль и, вместо того, чтобы поцеловать Зою, Сергей спросил: "А может…?" На что получил резонный ответ: "А какой в этом смысл?" После чего они встали и спокойно продолжили путь.

Мы обсудили проблему сексуальных желаний, проблему Диониса и Аполлона, проблему Зои и Макса, Зои и Володи, Зои и Тихонова.

Все как с ума посходили от этой Зои. А она, между прочим, страшненькая. Одно и тоже у всех каждый день — уроки, домашние обязанности, снова уроки… И работа, и дом всем надоели. Надоели жены и дети.

— Сергей, а помнишь, как мы ездили на пятую базу, чтобы купить нашим одногруппницам конфеты на 8 марта?

Тихонов меняется в лице:

— Родион Романович, не вспоминай об этом позоре. Гони эти мысли прочь. Бр-бр.

Я смеюсь:

— Сейчас это уже не кажется таким ужасным. Просто воспоминание — и ничего больше. Когда-нибудь точно также вспомним и об этом вечере. Ассоциации — загадочные зверьки.

Тихонов пристально вглядывается в меня:

— Родя, ты все такой же. Тебя ничто не берет.

В его голосе я слышу горечь.

На улице настолько тепло, что я снимаю кепку. Тихонов, малость подумав, делает тоже самое.

Я разглядываю его аккуратно подстриженные волосы, вспоминая о том, как часто подстригался, когда работал на заводе. Сейчас это не нужно.