— Нет.

— Иудейка? — предполагает миссис Флиман, дотрагиваясь до носа.

— Никто. Я — никто.

— Никто? — хором ахают дамы, расширив глаза.

— Никто. Миссис Накамура, а вы что принесли? Я отлично вижу: серый овальный камень. Миссис Накамура смотрит вниз, на камень, но прикасаться — не прикасается.

— Я находить… я нашла этот камень в ручье неподалеку от нашего загородного дома, на Кюсю [34] . Он был такой же, как все прочие камни в ручье, только немного другой. Пролежит в ручье достаточно долго, станет совсем такой, как все. Поэтому я его вынимать.

— О, — шепчет миссис Минато.

— А вы, — резко поворачивается ко мне миссис Анака, — что принесли вы?

Я уже собираюсь отрезать: «Я — ваша учительница, ты, настырная корова, мне ничего не нужно приносить», — а вместо этого зачем-то лезу в рюкзак и достаю бумажник. Показываю им рябой моментальный снимок, купленный мною на блошином рынке в Эдмонтоне — портрет моложавой женщины с бледным лицом, огромными серыми глазами и в шляпе с вислыми полями.

— Это — моя покойная мама.

Остаток урока рассказываю им про милую, добрую маму, которой никогда не знала.

Ёсидаяма — весь из себя пижонский район Киото, не такой симпатичный, как восточные холмы, где живет миссис Накамура, но и не вульгарное нагромождение ресторанов, магазинов, общественных бань и оштукатуренных бунгало вокруг гостиницы «Клубничный коржик». Дома, что минуем мы с Бонни, поднимаясь по извилистой дороге вверх по склону, по большей части невысокие, современные, и никаких магазинов тут нет, если не считать «Роусона» (японский «Севнилевн» [35] ) у подножия холма.

Бонни вырядилась в пух и прах — в невесть сколько слоев раздувающегося шелкового батика, не иначе. Точь-в-точь незастеленная кровать в «Рангун холидей инн».

— А что, это вечеринка из серии «сядем в кружок, поболтаем», или «шиза-танцульки», или как оно? — спрашиваю я, пока мы преодолеваем еще один крутой пролет каменной лестницы.

— Никаких наркотиков, ручаюсь. — Бонни ставит свой лоскутный ридикюль на тротуар и хватает ртом воздух. Надо бы ей бросить курить: гвоздичные сигареты до добра не доводят! — В Японии с наркотиками очень строго.

— И почему это меня в бюро путешествий не предупредили?

— Митци Ямамура вам ужасно понравится. Она жила на Западе, английский у нее безупречный. А ее горшочки по всему миру выставлялись — и в Виктории, и в Альберте, и на горе Уитни. — Бонни подхватывает ридикюль и двигает дальше по темной улице. Вдалеке различаю многоярусные неоновые вывески квартала развлечений Гион. — Тут где-то тропинка должна быть…

Кабы таблички с указанием улицы и номера дома не считались здесь за западную причуду, ориентироваться в этой стране было бы куда как проще. Впереди, сквозь густые бамбуковые заросли, мягким светом сияют огни.

— Наверное, там, — возвещает Бонни.

Мы взбираемся по узкой грунтовой дорожке. Через каждые несколько ярдов из травы торчит по здоровенному факелу; в безветренной ночи язычок пламени горит ровно, не колеблется.

Внезапно над нами нависает особняк — гигантская стеклянная коробка на толстых деревянных сваях. Рядом с бочкой из рифленого металла тусуются три парня-японца. Ухмыляются нам с Бонни.

— Бииру? [36]

— Хотите пива? — спрашивает Бонни.

— А то!

Бонни лопочет что-то по-японски. Двое ребят отворачиваются, прикрывая рот ладонью, плечи вздымаются от сдерживаемого смеха. Третий подает нам пиво.

Прихожая завалена туфлями и сандалиями. Бонни показывает мне, как прислонить сандалии носками к стене, чтобы потом проще было их отыскать, и мы поднимаемся по узкой винтовой лестнице.

— Это и есть домик твоей Минни? — шепчу я.

— Митци, — поправляет Бонни. — Не знаю, ей ли дом принадлежит, или она просто гостит здесь. Неплохо устроилась, а?

Просто класс. Наверху наблюдается одна длинная комната с квадратными окнами вдоль трех стен. В дальнем конце комнаты — низкое возвышение или сцена. Вот нисколько не гайдзинская вечеринка, если не считать нас с Бонни. Самое что ни на есть обычное скопище японцев — как в метро, как в супермаркетах, как на запруженных торговых улицах во время ленча. Столкнувшись лицом к лицу с чем-то чужеродным, они просто-напросто отказываются признавать его. Мы с Бонни здесь, в комнате — но, глядя на сотню других людей, этого не скажешь. Или нет, скажешь: сфокусировав взгляд на кусочке пространства близ винтовой лестницы, куда все демонстративно не смотрят.