– Ты все испортила, – расстроенно сказала Леська, выпрямляясь. – Я же тебе говорю: изображаю их двоих одновременно. Сложи их возраст и характеры и получишь припорошенную пылью Бабу-ягу, которая уже давно мечтает сожрать какую-нибудь Аленушку.

– Если честно, то на Аленушку ты не тянешь, – улыбнулась Ника. – Значит, не очень-то они тебе обрадовались?

– Фурии, они и есть фурии, – вздохнула Леська и кратко, но очень живо рассказала о встрече с семейством Митрохиных и с семейством Лапушкиных. – Максим Григорьевич держался молодцом, – добавила она в конце, – не повелся на провокации этих ехидн, и, уверена, до нашей с ним свадьбы остались считаные дни.

Олеся вспомнила мать Кочкина и поморщилась – почему же к мужчинам всегда прилагаются свекрови, и почему они такие… такие… такие удивительно-прекрасные!

– И кого же Максим Григорьевич подозревает? – спросила Ника, заглядывая в холодильник. Опять у подруги ничего съестного нет, только банка консервированной кукурузы, три яйца и бутылочка с кетчупом.

– Всех, и я с ним солидарна. Хорошо бы упечь в тюрьму оба семейства, хотя Николая можно оставить на свободе, мы хоть и ругались раньше, но с головой у него все в порядке. Кстати, я с Кочкиным помирилась, очень романтично получилось – мы застряли в лифте, смерть дышала нам в лицо, кровь застывала в венах, ну и так далее. Мы извинились друг перед другом, пришел мастер, и мы не умерли. Просто чудесно! Я вот теперь думаю – как бы Максима Григорьевича влюбить в себя посильнее?

– Даже не знаю, что тебе посоветовать, – разочарованно закрывая холодильник, сказала Ника, – мне кажется, он тобой уже так очарован, что сильнее и не бывает. Одевайся, пойдем в магазин, до чего же ты безалаберное создание!

– Вовсе нет, просто не хочу тратить деньги впустую. Если меня скоро убьют, то продукты протухнут, – оправдалась Леська, спеша к шкафу.

Весеннее солнце согревало и вносило бодрую струю в немного сонное утреннее настроение. Скинув куртки и перевесив их через сумки, девушки направлялись в сторону супермаркета. Олеся радостно вдыхала аромат свежести и любовалась зелеными листиками на деревьях и кустах. Мечтала о свидании с Кочкиным и прикидывала, что бы сделать такого хорошего, чтобы он разглядел в ней человека с необыкновенной душой и к тому же очень умного. В голову пока ничего не приходило. Вернее, не приходило ничего адекватного, идеи же сногсшибательного характера роились кучами. Так, например, она представляла, как инсценирует еще одно покушение. Она оденется в красное вечернее платье с глубоким декольте и с очень высоким разрезом на юбке, немного себя придушит – так, чтобы шею украсила еще одна фиолетовая полоска, и, рыдая и причитая, ворвется в прокуратуру, влетит в кабинет Кочкина и рухнет с воплями: «Спасите, помогите!» – прямо к нему на стол. Он конечно же испугается за нее и конечно же захочет сделать Леське искусственное дыхание. Уместность данного мероприятия не сильно ее волновала. А потом можно и массаж сердца попросить сделать… Леська улыбнулась и переключилась на следующую, не менее гениальную идею. Она опять же надевает красное платье с глубоким декольте и совершенно случайно попадает под колеса «восьмерки» Максима Григорьевича. Он в шоке. Она дышит редко, пульс становится все тише и тише. Он везет ее в больницу, шепча слова любви и извинений. Потом он останавливает машину и опять же делает ей искусственное дыхание, а затем – массаж сердца. За десять минут размышлений Леська успела мысленно утонуть, упасть с дерева, оказаться среди бушевавшего пламени, спастись от рук грабителей и распухнуть от укуса пчелы, и каждый раз окончание истории было одним и тем же – Кочкин делал ей искусственное дыхание и массаж сердца. Все это было прекрасно, но, увы, не подходило: Леськиных душевных качеств для следователя сие не открывало, да и умом похвастаться возможности не представляло.

– Я должна сама узнать, кто хочет меня убить! – вдруг выпалила Леська и остановилась.

– Ты что? – спросила изумленно Ника.

– С первым маньяком я лопухнулась, просидела в четырех стенах, как трусиха, но теперь-то ситуация изменилась! Меня хочет убить кто-то из знакомых, что я, среди бывших родственников и приятелей врага не вычислю, что ли? Ерунда! Главное, подойти к делу с умом, а этого добра у меня навалом. Ты компостные кучи видела? Вот сколько у меня ума! Понятно?

– Ты что так разошлась-то? – усмехнулась Ника, пока что не понимая энтузиазма подруги.

Леська зашла в магазин, решительно взяла самую большую тележку и двинулась к прилавкам с овощами.

– Я хочу, чтобы Максим Григорьевич проникся ко мне любовью и уважением. Если я сама найду убийцу, то он сразу посмотрит на меня иначе: не каждая женщина способна на такое! А я способна, я сейчас в себе чувствую небывалый потенциал.

– Не сомневаюсь.

Леська положила в тележку пакет с огурцами, лоточек с помидорами и пучок свежей зелени, задумчиво посмотрела на пузатый баклажан, завернутый в пищевую пленку, и тоже добавила его к уже выбранным овощам. Ника, проводя взглядом баклажан, с сомнением посмотрела на подругу: вряд ли та хотя бы раз готовила с ним хоть какое-нибудь блюдо.

– Может быть, тебе не лезть в это? – осторожно спросила Ника. – Кочкин сам разберется. Вряд ли он хочет, чтобы ты свою жизнь подвергала опасности.

– Какая еще опасность?! Убить меня могут только одним способом – задушить поздно вечером какой-нибудь бельевой веревкой. Больше бояться нечего. Мой враг просто не может выбрать другой способ, ему необходимо, чтобы мою смерть списали на маньяка-Телефониста.

– Это так, – кивнула Ника.

– Значит, главное – не шастать по ночам, а все остальное – пустяки. Днем-то мне никто не помешает вести расследование.

– Странно, что преступник не боится, что ты обратишься в милицию.

– Ничего странного, – фыркнула Леська, рассматривая нарезку со слабосоленой семгой. – Он только этого и хочет, уверена, поэтому два раза и позвонил, чтобы я уж наверняка рассказала всем, что меня Телефонист убить хочет. Даже если бы ко мне приставили охрану, это бы не сильно расстроило преступника – рано или поздно мне пришлось бы вернуться к прежней жизни, не будет же дяденька-милиционер за мной месяцами ходить? Тут главное, чтобы свою вину на другого переложить.

– Наверное, ты права, – кивнула Ника.

– Сейчас придем домой, поедим и начнем собственное расследование, – решительно сказала Леська.

– А с чего начнем?

– Пока не знаю.

Набив тележку продуктами и предвкушая сытный и умопомрачительный завтрак, девушки двинулись к кассам.

– Эй, девчонки! – услышали они знакомый голос и обернулись.

К ним торопливо направлялся Эдик. Черные волосы блестели гелем, а тонкие губы растянулись в приветливую улыбку. В корзинке, которую он держал в руке, лежал зеленый салат, баночка красной икры и бутылка минеральной воды. Одет он был в голубые джинсы, серую рубашку и кожаную жилетку черного цвета.