— Что съ вами, дитя? спросила мистрисъ Джонсъ.

— Мн кажется, что мистеръ Броунъ сожалетъ, что принялъ меня въ домъ свой! рыдала Фанни.

— Ахъ! какая ты дурочка, возразила мистрисъ Броунъ смеясь: — вдь онъ всегда такой; ты скоро къ нему привыкнешь.

Но Фанни не могла привыкнуть къ спокойному и холодному обращенію Броуна, несмотря на то, что онъ каждый день приходилъ и долгое время оставался, разговаривая съ ними обими.

Такъ прошло еще нсколько дней. Весна онять вернулась и съ нею возвратились здоровье Фанни и красота, какъ думала тщеславная двушка. Фанни могла быть совершенно счастливою въ этомъ дом, гд вс ея желанія исполнялись прежде чмъ она успвала выражать ихъ, еслибъ только не мшала ей гордость.

Она, какъ только узнала, что дочь ея матери не можетъ уже оставаться въ томъ ужасномъ дом, ни одну минуту не колебалась въ выбор между безчестьемъ и смертью, но и теперь для нея невыносимо было пребываніе подъ кровлею человка, который изъ жалости поднялъ ее съ улицы, и тмъ невыносиме, что увлекаясь подозрительностью, свойственною подобнымъ характерамъ, она увряла себя, что мистеръ Броунъ втайн раскаевается въ своемъ образ дйствія. Эта мысль преслдовала ее до такой степени, что она уже не разъ почти ршалась бжать изъ его дома и только увренность, что мистрисъ Джонсъ будетъ отъ того неутшна и можетъ быть сочтетъ ее за нехорошую и неблагодарную двушку, удерживала ее отъ приведенія въ исполненіе этого плана.

Разъ вечеромъ, когда старушка, по своему обыкновенію, сидла у ея постели и ласкала ее, Фанни призналась ей во всемъ, что у нея было на сердц. Старушка старалась отговорить ее отъ такихъ глупыхъ мыслей и только слезами и мольбами заставила ее дать слово, что она ни подъ какимъ видомъ не уйдетъ, изъ дома потихоньку.

Вотъ что случилось на слдующее утро посл этого разговора.

Фанни прогуливалась въ саду позади дома, гд было очень отрадно подъ тнью цвтущихъ деревьевъ, на которыхъ пли птички и вили свои гнздышки. Фанни думала о своей милой, умершей матери, которая давно уже покоилась въ холодной могил, и стало ей грустно, что мать не можетъ съ нею наслаждаться этимъ солнечнымъ свтомъ, этими нжными весенними цвтами, которые она бывало такъ любила. Тяжело стало на душ Фанни; она чувствовала себя такою одинокой, такою безпомощной. Никогда она не знала своего отца, никогда она не играла съ братьями и сестрами, какъ другія дти, и лишилась дорогого, обожаемаго бднаго существа, къ которому была привязана всею силою благовйной любви, лишилась даже не получивъ ея послдняго поцлуя. Фанни скрылась въ бесдку на краю сада, закрыла лицо руками и горько — горько плакала.

Вдругъ она почувствовала легкое прикосновеніе, къ своему плечу. Она оглянулась — мистеръ Броунъ стоялъ предъ нею. На нее устремлены были его глаза съ тмъ же серіознымъ и печальнымъ выраженіемъ, которое внушило ей при первой встрч съ нимъ такое глубокое довріе и которое она впослдствіи не разъ подмчала.

— О чемъ вы плачете, Фанни? сказалъ онъ, и его голосъ звучалъ мягче обыкновеннаго: — разв вамъ уже не нравится у насъ? Разв мистрисъ Джонсъ меньше нрежняго любитъ васъ? Не сказалъ ли я, не сдлалъ ли я чего такого, что оскорбило васъ?

— О! нтъ, нтъ, сэръ! отвчала Фанни: — вы такъ добры, вы слишкомъ добры ко мн. Я не заслужила этихъ милостей и вотъ почему мн такъ тяжело на душ.

— А еслибъ за то малое, что мы для васъ сдлали и хотимъ сдлать, вамъ приходилось бы благодарить брата и мать, тогда это не такъ тяготило бы васъ?

— Я думаю, что не такъ.

— А еслибъ нашелся человкъ, который считалъ бы за величайшее счастье въ жизни имть право заботиться о васъ, какъ мать заботится о своемъ дитят, служить вамъ опорою и защитою, какъ братъ охраняетъ многолюбймую сестру, отказали ли бы вы въ этомъ величайшемъ счасть такому человку? Могли ли бы вы не красня принимать изъ его рукъ все, что онъ могъ бы предложить вамъ?

Броунъ произносилъ эти слова такъ спокойно и серіозно, очень серіозно; не дрожалъ его голосъ, не дрожала его рука, которою онъ взялъ руку Фанни; и можетъ быть, именно эта спокойная сдержанность, надежное самообладаніе, которыя этотъ человкъ обнаруживалъ отнимали у нея въ эту минуту полную свободную безопасность.

Она не смла поднять глазъ на человка, стоявшаго предъ нею, не имла полнаго сознанія въ томъ, что ей надо длать; она чувствовала только, что въ эту минуту ршается судьба ея жизни.

Она хотла что-то сказать, но слова не выходили изъ ея сдавленнаго горла.

— И еслибъ этимъ человкомъ былъ я? продолжалъ Броунъ: — еслибъ я вамъ сказалъ: Фанни, будь моею женой! что вы мн отвчали бы?

Но Фанни ничего не могла отвчать. Слезы, горячія слезы душили ее. Броунъ схватилъ ее за об руки и притянулъ къ себ. Она положила голову къ нему на грудь, на которой разъ уже нашла успокоеніе, въ ту ночь, когда міръ мрачно давилъ ее, какъ въ могил.

Нсколько лтъ прошло съ того весенняго утра въ саду позади дачи, увитой плющомъ. Броунъ съ своею женой много путешествовалъ. Она видла свтъ и узнала людей, Изъ бдной двочки стала знатною дамой. У нея все было, что только льститъ сердцу женщины: высокое положеніе въ свт, богатство, красота — какъ по-крайней-мр увряли ее льстецы — и наконецъ высшее благо женщины — прекрасныя дти. А между тмъ — между тмъ ея вчно тревожное, вчно алчущее сердце не удовлетворено; ея гордое сердце, способное любить безгранично, требовало безграничной же любви. А будетъ ли Фанни такъ любима? Иногда ей кажется, что да, но чаще, гораздо чаще она не вритъ этому. Любовь ли это, настоящая ли это любовь, которая происходить отъ жалости? Можетъ ли такая любовь быть продолжительной? А съ другой стороны, не смерть ли любви то чувство, которое считаетъ себя обязаннымъ любить изъ благодарности? И не оковы ли благодарность? Можетъ ли свободная любовь носить цпи? И опять: любовь, скованная цпями благодарности, находитъ ли истинное довріе? Зачмъ Фанни принимаетъ со всхъ сторонъ обожаніе поклонниковъ, принимаетъ съ видомъ довольства, которое чуждо ей въ дйствительности? Зачмъ? знаетъ ли она сама, зачмъ это? Не затмъ ли, чтобъ чувствовать себя свободною, даже съ опасностью возбудить ревность въ своемъ муж? А онъ, по наружности такой холодный и спокойный, ревнивъ и подозрителенъ. Да и какъ можетъ это быть иначе въ-отношеніи опозоренной двушки, которую онъ подобралъ на улиц? Лучше бы ей пожить въ большомъ свт прежде чмъ сдлаться его женою. Нтъ; не могу я убдить себя, что вс богатства, которыми онъ меня окружаетъ, могутъ мн замнить свободу, которой я лишилась, прежде чмъ успла насладиться ею. Очень можетъ быть, что я и тогда бы его выбрала, но я сама бы выбрала его, онъ былъ моимъ избавителемъ, моимъ благодтелемъ — и выбора у меня не было... О Боже! Боже мой! къ чему это все приведетъ? Мысленно предвижу я, что эти нмые, безпричинные упреки не будутъ уже нмыми, безпричинными, и тогда невозможенъ будетъ никакой мостъ соглашенія чрезъ пропасть, которую мы сами себ выкопали. Теперь только я понимаю, что значитъ быть одинокою въ мір, безъ отца и матери, безъ братьевъ и друзей и даже безъ имени. У меня нтъ имени. Какая польза для паріи въ имени?.. Это доведетъ меня до сумасшествія... Часто мн сдается, какъ будто я уже съ ума сошла...