— А для чего же ты мн разсказываешь эти сплетни?

— А для того, чтобъ обратить твое вниманіе на то, что ускользнуло повидимому отъ односторонности твоихъ наблюденій и чего, по всей вроятности, я и не замтилъ бы, еслибъ мн не было на то указано. Какъ теб извстно, я не обращаю вниманія на подобныя вещи. Хорошо! говорятъ, что мистеръ и мистрисъ Дургамъ не совсмъ счастливо живутъ, а потому, что я сегодня видлъ, надо сознаться, что это «говорятъ» иметъ нкоторое основаніе.

— Что же ты видлъ?

— Собственно говоря, пожалуй и ничего, а однако пожалуй очень многое. Когда я пришелъ, меня встртилъ мистеръ Дургамъ и онъ же повелъ меня къ постели больного. Въ дтской стояла еще кровать. По пистолетамъ, висвшимъ надъ нею, надо заключить, что то была постель мистера Дургама — суровое, спартанское ложе. Я осмотрлъ ребенка и потомъ мы разговаривали съ мистеромъ Дургамомъ у окна боле получаса — ребенокъ въ это время заснулъ — и признаюсь теб, уваженіе, которое я почувствовалъ вчера къ Дургаму, посл этого разговора сильно увеличилось. Я думалъ, что вотъ-вотъ госпожа Корнелія появится, но никакой Корнеліи не являлось. Наконецъ я освдомился и о ней. «Мистрисъ Дургамъ въ своей комнат, отвчалъ Дургамъ: — не угодно ли вамъ пожаловать къ ней?» Но я подумалъ, что призванъ сюда не ради мистрисъ Дургамъ, и потому сказалъ: «Извините, времени нтъ!» да скоре и убрался вонъ.

— Ничего не вижу тутъ страннаго, сказалъ Свенъ.

— Такъ думала и лягушка, когда мухъ глотала. Кому что нравится, тому это никогда не кажется страннымъ. Кто ухаживаетъ за женою своего ближняго...

— Бенно!

— Ну что же? я твой старйшій другъ; если еще я стану держать свой языкъ за зубами, такъ ужъ посл этого стоитъ меня отдуть палками! Ты ухаживаешь за этою женщиной, и если пока не ухаживаешь за нею, то будешь ухаживать. Ужъ въ этомъ поврь мн. Одно только желалъ бы я поселить въ твоей душ: будь осторожне въ поведеніи твоемъ относительно мистрисъ Дургамъ. Ея мужъ не понимаетъ шутокъ, да и супруга его тоже. Это значить, что она въ такихъ уже лтгахъ, когда женщины — въ особенности же не совсмъ счастливыя въ супружеств, и можетъ бытъ именно по той причин — рдко упускаютъ случай завязать интрижку. Он понимаютъ, что сегодня он еще прекрасны, а завтра красота уже пройдетъ, что сегодня он еще молоды и весь міръ лежитъ у ихъ ногъ, а завтра и молодости не будетъ, и никто на нихъ взглянуть не захочетъ. Это сознаніе мучительно для нихъ. Если он убждены, что еще имютъ право требовать чего-то отъ жизни — а какая женщина и вообще какой человкъ не воображаютъ себя кредиторами жизни хотя бы въ одномъ отношеніи? — то теперь въ двнадцатомъ, въ послднемъ часу молодости он ждутъ, что жизнь непремнно исполнитъ ихъ требованія. Теперь вдругъ имъ приходитъ въ голову, что он никогда не были оцнены по настоящимъ достоинствамъ и никогда ихъ не любили такъ, какъ он того заслуживали. Въ двнадцатом часу своей молодости он гораздо зорче посматриваютъ на мущинъ, не найдется ли между ними настоящаго повреннаго, который иметъ полномочіе выкупить вс векселя, данные жизни? И если имъ покажется, что обртается такой кладъ, такъ он въ ту же минуту, становятся равнодушны и къ мужу, и къ дтямъ, и къ семь, и къ обществу, все имъ длается нипочемъ, съ величайшимъ хладнокровіемъ он выбрасываютъ за окно цлый обдъ за одинъ кусочекъ сахару, который имъ кажется такъ сладокъ, а въ большинств случаевъ такъ горько отзывается. Ну а теперь я вижу, что слушая мою лекцію, ты отъ нетерпнія изъ кожи лзешь, и потому заключаю ее словами поэта: «Не соловей то былъ, а бдный чижикъ». Прощай, милый копчикъ, сегодня ты можешь показать, остры ли у тебя когти. Будь только акуратенъ и являйся во-вреМя. Мы отправляемся на парахъ, а возвращаемся на веслахъ. Me miserum! четверть двнадцатаго, какъ-разъ время являться на лекцію. Вотъ бда!

Бенно надвинулъ на лобъ шляпу и убжалъ.

Свенъ вздохнулъ свободно, оставшись одинъ. Оба разговора, и съ Бенно и съ хозяйкой, безъ всякаго повода съ его стороны, обращались только на мистрисъ Дургамъ, и только на нее одну, и доставили ему довольно матеріала для размышленія на остальные часы утра.

По рк отправились на пароход и вышли въ городк у подножія горы. Общество было очень многочисленно; собрались почти вс, находившіеся вчера въ гостиной у Дургамовъ: американецъ, юная двица съ блокурыми локонами, докторъ Миллеръ и нсколько англичанъ, старыхъ и молодыхъ. Прежде шли совщанія, хать ли верхомъ по горамъ или карабкаться пшкомъ. Но такъ какъ единодушнаго согласія нельзя было достигнуть, то и предоставлено было право каждому выбирать любое. Вс англичане предпочли перехать горы верхомъ. Къ нимъ примкнула юная госпожа съ блокурыми локонами, вообрази въ что когда одна дама гордо несется по горамъ въ сопровождепіи цлой кавалькады мужчинъ, то изъ этого выходить крайне романтическая картина. Для полнаго совершенства недоставало только coкола на ея рук. Эту невинную прихоть никто бы не осудилъ, кром однако адъюнкт-профессора Миллера. Наздникомъ никогда не былъ господинъ Миллеръ. Для его нжной натуры верховая зда всегда казалась чмъ-то грубымъ, пошлымъ, противнымъ, центавроподобнымъ. Верховую зду онъ называлъ «остаткомъ варварства среднихъ вковъ». Миллеръ питалъ отвращеніе отъ среднихъ вковъ и отъ всякаго воспоминанія, сопряженнаго съ ними, за то, что во всемъ происходившемъ въ средніе вка онъ видлъ «недостатокъ логичной послдовательности». Миллеръ преподавалъ логику и съ головы до ногъ былъ преданъ современности. Но и самая логичная голова не всегда иметъ силу предохранять отъ бурныхъ волненій сердца; и вотъ нелогичное сердце Миллера томилось въ оковахъ любви — любви къ той романической особ съ блокурыми локонами, которая теперь, слдуя варварской иде, примкнула на маленькомъ лошак къ кавалькад длинноногихъ англичанъ. Скрпя сердце и съ улыбкой на устахъ Миллеръ отважился влзть на коренастую лошадку съ щетинистой гривой и безпокойными глазами, единственную оставшуюся свободною, и то вроятно потому, что она, закинувъ уши назадъ и тревожно бгая глазами, старалась укусить всякаго, кто приближался къ ней. Вотъ двинулась кавалькада и впереди выхала юная особа съ блокурыми локонами, рядомъ съ нею и позади нея длинноногіе сыны Альбіона, которые всмъ гуртомъ приходили въ восторгъ отъ хорошенькой двушки и не упускали случая выказывать ей несколько угловатыми, по благонамренными признаками любезное вниманіе и наконецъ позади всхъ халъ ненавистникъ среднихъ вковъ, на упрямой лошаденк, которая нтъ-нтъ да и поддастъ ему «козла», какъ въ просторчіи называется это крайне непріятное для всадника и причудливое движеніе его коня.

Остальное общество отправилось по образцу пшаго хожденія; сначала вс вмст, гурьбою, а тамъ, чмъ круче стало, вилась тропинка по горамъ, и чмъ трудне было карабкаться по ней, тмъ скоре все общество разбрелось, раздлившись на маленькія групы, изъ которыхъ, кто былъ покрпче и потерпеливее, очутился впереди, а кто послабе и поспокойне, отсталъ назади. Къ числу первыхъ принадлежали Дургамъ и Бенно, которые вскор скрылись совсмъ изъ глазъ остальныхъ спутниковъ; въ числ послднихъ оказались Свенъ и мистрисъ Дургамъ. Въ первое время Свенъ, надоумленный укорительной проповдью Бенно, старался держаться подальше отъ Корнеліи, особенно на пароход, гд не было возможности избгнуть стоокихъ наблюденій. И странное обстоятельство! это отчужденіе сегодня было ему легче, чмъ можно бы предполагать посл неодолимаго впечатлнія, какое вчера произвела на него эта красивая женщина. Вчера онъ видлъ ее при вечернемъ освщеніи и при призрачномъ лунномъ сіяніи. Именно такое освщеніе подходило къ гордой, энергичной красот этой женщины, къ ея бледному, хотя и не болзненному цвту лица. При солнечномъ освщеніи украшаются молодыя, свженькія, хотя и не совсм красивыя лица, румяныя щеки, и даже самыя веснушки ничего не теряютъ, если вознаграждаются плутовскими ямочками на щекахъ. Сегодня Свенъ замтилъ, что Корнелія не въ первой уже молодости, что остроумное замчаніе Бенно о красот двнадцатаго часа, отцвтающей черезъ ночь, совершенно къ ней подходило. Конечно, она все же и теперь была прекрасна, и если дневной свтъ похищалъ нчто отъ могущества ея прелестей, доводящихъ до безумія, зато ея дивный станъ и неотразимая грація движеній безпримрно много выигрывали на чистомъ воздух.

Вс эти открытія были сдланы Свеномъ во время медленнаго восхожденія на гору. Онъ съумлъ устроить такъ, что былъ въ числ послднихъ, для того чтобъ безнаказанно производить свои наблюденія надъ мистрисъ Дургамъ. Она же при начал прогулки была въ числ передовыхъ, но немного времени прошло, и она присоединилась ко второй груп; тутъ оказался чудесный видъ направо за ркой, которымъ ей хотлось полюбоваться, между тмъ какъ ея спутники пошли впередъ, и тогда ей поневол пришлось примкнуть къ третьей и послдней груп, въ которой совершенно случайно оказался и Свенъ. А такъ какъ они вдвоемъ больше всхъ остальныхъ имли понятіе о живописныхъ красотахъ природы, то ничего мудренаго не было, что они чаще другихъ останавливались, чтобъ полюбоваться то далекимъ ландшафтомъ, то близкими зубчатыми утесами — и словомъ, они очень скоро отстали отъ другихъ.

— Мы одни остались, замтила мистрисъ Дургамъ.

— Ускоримъ немного шаги, такъ и догонимъ другихъ, возразилъ Свенъ.

— Если васъ такъ же мало, какъ и меня, интересуетъ это общество, то останемся при настоящемъ темп.

— Интересуюсь ли я этимъ обществомъ? Нисколько, но думаю, что для васъ совсмъ иное... а иначе къ чему бы вы длали себ такое принужденіе?

— Это капризъ мистера Дургама. Онъ вообразилъ себ теперь, что уединеніе вселяетъ въ меня ипохондрію. Вслдствіе этой новой причуды онъ приглашаете всхъ, кто только изъявитъ желаніе быть приглашеннымъ Кстати, мн вчера уже хотлось васъ спросить, какой счастливый случай привелъ васъ въ нашъ домъ?

— Именно случай, Отвчалъ Свенъ: — и случайне этого случая нельзя ничего придумать.

Онъ разсказалъ приключеніе, поводомъ къ которому было легкомысліе Бенно. Не забылъ онъ передать и то впечатлніе, которое произвелъ на него ея портретъ.

— Во всю жизнь не видалъ я другой картины, которая такъ глубоко взволновала, бы мою душу.

— Да, сказала Корнелія: — это необыкновенная живопись; мн иногда самой стращно становится предъ нею. Хотлось бы мн знать, неужели я когда-нибудь похожа на нее?