Шрифт:
— Да, это я сделала, — невинно подтвердила Таша, оглядывая окружающее пространство. Серые бревенчатые стены, местами прохудившаяся крыша, полусгнившая койка, полки с пыльными банками…
Изба старухи Шеры.
— Впрочем, недолго твоё святотатство продержалось, — в ухмылке дэя легко читалось злорадство. — Мы разрыли могилу. Домыслить, что произошло, труда не составило.
— И что же произошло?
— Вы с сестрой убили свою мать и сбежали.
— Вы спятили?! — Таша от изумления даже привстала. — Как яАА…
— Не советую этого делать, — всадив остроконечный мысок туфли Таше в живот, посоветовал дэй, наблюдая, как она крючится на полу. — Впрочем, ты права, не все смогли в это поверить. Гаст в том числе… Он в тот же день сбежал — оставил записку, что хочет найти в Нордвуде мага, который помог бы отыскать тебя. Домой он не вернулся.
"Гаст… глупый ты, глупый безбашенный мальчишка!!"
Значит, всё это не только расправа с "порождением Мрак".
Это — личная ненависть.
— Ну, а после мы сожгли труп, как положено, развеяли пепел по ветру на перекрёстке и принялись ждать вас. Конечно, я не надеялся, что кто-то из вас проявит подобную глупость и вернётся, но на всякий случай велел соседям приглядывать. И вот этой ночью мне объявляют счастливое известие, что в окне у Фаргори горит свет и в доме кто-то есть… Тебя оказалось так легко застать врасплох, что это даже несколько унизительно.
"Да, всё-таки если ты легковпечатлительная светловолосая особа, тут и слух оборотня не подмога…"
Таша, наконец отдышавшись, повернула голову. Алексас лежал рядом: мертвенно-бледный, в крови, коркой запёкшейся от левого виска до основания шеи, с закованными руками. Наручники были медными, с мелкой рунной вязью.
"Противомагические?.. Но как он…"
— Откуда же у вас такие замечательные игрушки, святой отец? — Таша искренне надеялась, что в голосе её звучит издевка. Однако ответная улыбка дэя была куда изощрённее в своей жестокости:
— Что только в церкви не найдётся, с кем только слуги Богини не сталкиваются. Весьма любопытное колечко у твоего друга… Я не стал рисковать. В конце концов, и те, и другие кандалы завороженные. Не расплавятся.
По спине прополз липкий холод.
— Что вы…
— Всё обернётся пеплом, — дэй отступил на шаг. — Полагается делать это на главной площади, но кое-кто изъявил протест. Сказали, запах будет. Так что… здесь, в общем, даже лучше.
И только тут Таша услышала, как снаружи глухим прибоем шумит толпа.
— Вы не можете!!! Я же… Наёмники убили маму и похитили Лив, я отправилась за ней, я…
— Отпущения грехов тебе не положено, но помолиться ты можешь, наверное. Это никому не воспрещается, — дэй отвернулся и двинулся к единственному, что сохранилось в избе на редкость хорошо — к двери. — Покой тебе и прах, Тариша Фаргори. Да найдёт твоя душа благополучно путь в преисподнюю.
— Нет, стойте, нет, пожалуйста, НЕТ!!!
Таша рванулась, и боль обожгла запястья. Значит, всё-таки кандалы — приковывающие цепью к ножке кровати.
Дверь захлопнулась.
— Подоприте.
Глухо стукнул засов. Что-то тихо скрипнуло, скрежетнуло. Шаги. Голоса. Звук…
Потрескиванье факела.
— Поджигайте.
— Я невиновна!! — яростно кричала Таша, брыкаясь, невзирая на боль, выворачивая руки, стирая до крови кожу на кистях рук. — Мы никого не убивали!!!
— Смерть оборотню!
— Да послушайте же вы!!! Маму убили наёмники, они… Пожалуйста, умоляю, я…
— Сжечь тварь! Сжечь!
— Сжечь!
— В огонь!
— Сжечь зверя!
Таша осеклась, слушая, как клич разносится по толпе. Вот уже хором. Вот уже не крики, а рёв. Торжествующий…
Треск. Шипение. Огонь не хотел заниматься. Вот кто-то радостно закричал, но смолк — заплясавшие было язычки пламени сникли и погасли.
— Плеснуть масла!
Широко распахнутыми глазами Таша смотрела на запертую дверь.
Нет ничего страшнее толпы. В толпе не найдётся ни одного, кто услышит, ни одного, кто проявит милосердие, ни одного, кто хотя бы подумает.
Всего-навсего за то, что она не такая, как они…
Хворост затрещал.
Толпа взревела.
Когда-то у этой самой избушки Таша избежала смерти. Наверное, избежать её нельзя: можно лишь выиграть отсрочку.
Она одолела виспа из Белой Топи, вернулась с того света и одержала верх над амадэем, чтобы быть сожжённой заживо в родной деревне.
"Но это же сон, это только кошмарный сон, такого не может быть… они не могут сжечь двух детей, я не могу умереть вот так, так глупо…"