сандалии, спортивные куртки,

полосатые фланелевые рубашки?

Я просматриваю список.

– Ну, вот так, хорошо, - его голос - радостный - слышен громче в соседней

комнате.
– Нет, нет, рад был тебе помочь.

До завтра. Не беспокойся... Не о чем...

Я соскакиваю с кровати, складываю листочек и прячу его к себе в сумку,

которая стоит на полу у кровати. Дверь

отворяется: он стоит на пороге и улыбается.

– Кончено! Ушел! Сейчас мы это отпразднуем, кисонька. Ты проявила чудеса

терпения. Выпьем вина?

* * *

Уже около полуночи. Мы оба лежим в постели. Вина мы так и не выпили: мы

тут же, полураздетые, наспех,

занялись любовью. Потом вместе приняли душ, и я сказала ему, что это первый душ

за десять лет: я предпочитаю

принимать ванну. Завернувшись в полотенца, мы съели три больших куска вишневого

пирога, оставшегося от обеда, и

допили бутылку шабли. Я лежу на спине, закинув руки за голову и смотрю в

потолок. Он лежит на животе, подперев правой

рукой голову, а левую положив мне на грудь. Он попросил меня рассказать ему о

моих братьях и сестрах, о родителях, о

дедушке и бабушке, о родном городе, о школе, о моей работе. Внезапно я замолкаю,

закрываю глаза:

– Пожалуйста, - говорю я, как бы расплываясь в неге, не в состоянии

повернуться к нему и сделать движение, -

пожалуйста...

Он прерывает молчание:

– Я тебе сейчас что-то покажу.

Он выходит из комнаты, возвращается с карманным зеркальцем, бьет меня по

лицу и садится на край кровати. Моя

голова падает на подушки. Он берет меня за волосы и тянет до тех пор, пока я не

начинаю снова смотреть на него. Он

держит зеркало прямо передо мной: мы оба смотрим на два симметричных отпечатка,

которые появляются на моем лице. Я

завороженно смотрю на себя. Его лицо мне незнакомо. Оно бледно, - это просто

фон, еще проступают два пятна, похожие

на боевую раскраску дикаря. Он тихонько проводит рукой по моим щекам.

На следующий день, во время завтрака с одним клиентом, я внезапно теряю

нить разговора прямо посредине

фразы: в моем мозгу всплывает видение прошлой ночи. И почти с тошнотворной

быстротой во мне поднимается желание.

Я отодвигаю тарелку и прячу руки под салфеткой. Когда я осознаю, что увижу его

только через четыре часа, у меня на

глазах выступают слезы.

* * *

Вот так все и шло: шаг за шагом. Я видела его каждый вечер, каждый новый

шаг сам по себе был почти незаметен,

он очень-очень хорошо занимался любовью. Я постепенно безумно влюблялась в него,

не только физически, но физически

особенно. И через две недели я оказалась в ситуации, которую все, кого я знала,

сочли бы патологической.

Мне никогда не приходило в голову расценивать ее так. Говоря по правде, я

никак ее не расценивала. Я никому об

этом не говорила. Теперь, когда я оцениваю ее сейчас, эта ситуация кажется мне

невероятной. Я могу рассматривать эти

недели, как некое отдельно взятое явление, ныне оставшееся в прошлом, как некий

отрезок моей жизни нереальный, как

сновидение, не имеющий никакой связи со всем остальным моим существованием.

* * *

– Ведь это редко бывает, - говорю я, - чтобы мужчины держали кошек,

правда?

Мы смотрим по телевизору Кронкайта<Кронкайт - известный ведущий

теленовостей в США.>: знакомое,

привычное лицо сообщает, изображая озабоченность, постепенно переходящую в

тревогу, о далеком землетрясении или об

угрозе - куда менее далекой - новой забастовки железнодорожников.

– Ты шутишь?
– отвечает он немного устало.
– Я и сам знаю. Собаки -

совсем другое дело. Я не знаю ни одного

мужчины - я хочу сказать, холостяка, - у которого была бы кошка. А уж тем более

две или три!

– Гм...