Но коллективная правда есть ложь! Ради нея личность отказывается отъ полноты своей субъективной правды, ради нея она смиряетъ свои смлые порывы, ибо психика массы всегда консервативна!

Коллективная правда — грубая совокупность отдльныхъ человческихъ правдъ со всми урзками и уступками, необходимыми для примиренія всхъ. Она — насиліе, ибо она есть грубое воздйствіе однихъ на другихъ. И автономная личность не можетъ съ нею мириться, ибо только въ себ чувствуетъ для себя законный источникъ нравственнаго.

5) Т опасности общественности, о которыхъ мы говорили до сихъ поръ — самоочевидны. Но есть иныя, боле грозныя, о самомъ существованіи которыхъ многіе не подозрваютъ.

И къ нимъ относится прежде всего неизбжный психологическій фактъ, что общественная санкція въ нашихъ глазахъ является единственнымъ критеріемъ истинности нашихъ утвержденій.

Мы только что констатировали возможность жесточайшихъ антагонизмовъ между личностью и обществомъ, — мы знаемъ, что антагонизмы эти могутъ обостряться въ такой мр, что личность не только не ищетъ общественнаго признанія своихъ открытій, но a priori отвергаетъ за обществомъ какое либо право оцнивать или судить ея творческiя устремленія. Но это гордое отъединеніе, это презрніе къ суду массъ, суду народа есть разрывъ, только кажущійся.

Въ наиболе категорическомъ смысл, онъ можетъ быть еще разрывомъ съ данной формой общественности... Но... какой смыслъ могъ бы быть заключенъ въ наши утвержденія, въ наше творчество, если бы въ насъ не жила твердая увренность, что придетъ день, когда творчество наше заразитъ другихъ, всхъ, когда вра наша станетъ врою другихъ и восторжествуетъ та правда, которую исповдуемъ мы.

Слдовательно, вся дятельность наша направляется сознаніемъ, что она иметъ не только цнность съ нашей личной точки зрнія, но что она есть опредленная цнность и въ общественномъ смысл. Наше дло можетъ быть отвергнуто современнымъ намъ обществомъ, можетъ быть имъ признано вреднымъ, но оно въ нашихъ глазахъ освящается упованіемъ, что общество или откажется отъ своей несправедливой оцнки нашего дла или что послднее найдетъ достойнаго и справедливаго судью въ послдующихъ поколніяхъ. Иного мрила истинности своихъ утвержденій личность не знаетъ.

Такъ выростаетъ надъ ней судія, которому рано или поздно, но неизбжно предстоитъ произнести приговоръ надъ творчествомъ каждаго.

6) Есть еще одна тяжкая зависимость личности отъ общества, обычно остающаяся неосознанной.

Когда общество, ограничиваетъ насъ систематически въ свобод нашихъ проявленій, подмняетъ наши цли своими, рекомендуетъ, а чаще навязываетъ пользованіе, лишь имъ одобренными средствами, оно убиваетъ въ извстной мр нашу личную иниціативу и этимъ культивируетъ въ личности чувство безотвтственности.

Именно, на этой почв ограниченія и подавленія личной самостоятельности, рождается у личности стремленіе слагать съ себя отвтственность и за свои собственныя акты и за т общественныя несовершенства, которыхъ она является свидтелемъ. Вина возлагается на партію, среду, общество, народъ. Личность же оказывается безвольной игрушкой, или слпымъ исполнителемъ общественныхъ велній.

7) Наконецъ, въ этомъ изслдованіи антиномій, раздляющихъ общество и личность, должно найти себ мсто указаніе, частью методологическаго характера, но сохраняющее чрезвычайную важность для индивидуалистическаго міросозерцанія — указаніе на отсутствіе подлинной реальности у общества, какъ такового.

Подлинной самоочевидной реальностью — является личность. Только она иметъ самостоятельное нравственное бытіе, и послднее не можетъ быть выводимо изъ порядка общественныхъ взаимоотношеній.

Правда, извстны утвержденія противоположнаго характера.

Основное историко-философское положеніе гегеліанства заключается — въ совершенномъ подчиненіи своеобразныхъ личностей моменту ихъ сліянія въ общественности, въ поглощеніи начала личнаго началомъ общественнымъ, въ утвержденіи самостоятельности послдняго, признаніи его абсолютнымъ, наконецъ, въ апофеоз «государства» и «народа». Въ нихъ гегеліянство примиряетъ свободу и необходимость, въ нихъ его Міровой Абсолютный Духъ достигаетъ своего самосознанія; они, наконецъ, опредляютъ волю индивидуальности, влагаютъ въ нее реальное содержаніе, поставляютъ себя высшимъ, единственнымъ критеріемъ нравственности для ея устремленій.

Экономическій матеріализмъ, оставляя въ сторон раздирающія его противорчія и опредленно-прагматическій характеръ его отдльныхъ утвержденій, хоронитъ личность въ угоду мистической реальности общественныхъ образованій, создаетъ себ фетишъ — производственныхъ отношеній.

Наконецъ, есть писатели, которые, исходя изъ представленій объ обществ, какъ своеобразномъ, автономномъ, имющемъ собственныя закономрности «активномъ процесс», не вдаваясь въ вышеуказанныя крайности, утверждаютъ тмъ не мене общественность, какъ реальность sui generis.

Такъ французскій соціологъ — Дюркгеймъ полагаетъ, что «коллективныя наклонности имютъ свое особенное бытіе; это — силы настолько же реальныя, насколько реальны силы космическія, хотя он и различной природы». Это — «реальности sui generis, которыя можно измрять, сравнивать по величин». И Дюркгеймъ думаетъ, что здсь можно говорить о «психическомъ существ новаго типа, которое обладаетъ своимъ собственнымъ способомъ думать и чувствовать». И такъ какъ «коллективныя представленія обладаютъ совершенно иной природой, чмъ представленія индивидуальныя», то и «соціальная психологія иметъ свои собственные законы, отличающіеся отъ законовъ психологіи индивидуальной».