Пять поэм
вернуться

Низами Гянджеви
Шрифт:

Встреча Хосрова и Ширин на охоте

Хосров приезжает в Мугань, во владения Михин-Бану. Он едет в степь охотиться и случайно встречает Ширин, которая тоже выехала с подругами на охоту. Узнав друг друга, они теряют сознание. Придя в себя, Ширин приглашает Хосрова во дворец Михин-Бану. Михин-Бану устраивает пиршество.

Наставление Михин-Бану Ширин

Михин-Бану видит: Хосров и Ширин любят друг друга. Она боится, что охваченная страстью Ширин раньше времени уступит домогательствам Хосрова и будет опозорена и брошена великим шахом, непостоянным в своих увлечениях. Она умоляет Ширин быть стойкой — лишь тогда Хосров пойдет на сватовство, и Ширин станет царицей. Ширин клянется, и Михин-Бану разрешает ей постоянно видеться с Хосровом.

Хосров и Ширин играют в човган

Хосров со своими приближенными и Ширин с подругами целый месяц то играют в човган, то охотятся. Девушки не уступают юношам в силе и ловкости. Хосров зовет как-то Ширин на пир, но она отвечает: «Спокойной ночи, шах!»

Описание весны и веселия Хосрова и Ширин

Наступает прекрасная весна — пора любви. Хосров и Ширин бродят но горам, собирают цветы, пируют. Хосров счастлив — «Ширин с ним хороша».

Хосров убивает льва во время пира

С Ширин гуляет шах меж радостных долин. Прекрасно все окрест, прекрасно, как Ширин. Когда желанная — вершина мирозданья, То место каждое есть место любованья. И, отдыха ища, глядят: невдалеке Лишь лилии цветут на сладостном лужке. И, колышками прах в таком раю ударив, С поспешностью шатер воздвигли государев. Гулямы, девушки вокруг шатра видны — Иль вереница звезд блестит вокруг луны? Сидят Хосров с Ширин и песен внемлют звуку,— Они ведь за ноги повесили разлуку. [188] Вот кравчий накренил рубиновый сосуд, И струны говорят: дни радость принесут. Влюбленность и вино! В них — неги преизбыток. Пьянит царя царей сей смешанный напиток. Но вот внезапно лев скакнул из-за куста, И в воздух взвил он пыль ударами хвоста. Как пьяный, бросился к стоянке он с размаха, И наземь воины попадали со страха. И, подскочив к шатру и яростью горя, Сын логовищ лесных взметнулся на царя. В рубахе, без меча, в свою удачу веря, Нетрезвый шаханшах опережает зверя. До уха натянул он лука тетиву — И грузно рухнул лев: пронзил он сердце льву. Льва обезглавили. И вскоре светло-бурой, Умело содранной, все любовались шкурой. И повелось в стране с Хосрововых времен: Хоть пиршествует царь — меч сохраняет он. [189] Хоть мощен был Парвиз, как лев пустыни дикой, Но был владыкой он — медлительны владыки. В хмелю он победил своим уменьем льва. Не хмелем славен стал, а одоленьем льва. И эту крепкую, приученную к луку, Спасенная Луна поцеловала руку. Как розовой воды коснулся сладкий рот. И вот в ладонь царя горсть сахару кладет. С прекрасных уст печать уста царя сломали, Чтоб не ладони сласть, а губы принимали. Поцеловав уста, он вымолвил: «Вот мед! Вот поцелуев край, куда наш путь ведет». Тот поцелуй гонцом был первым, чтоб второго, Такого же, ей ждать от жадного Хосрова. Но хоть и множество мы выпьем ночью чаш, Все ж чаша первая милей всех прочих чаш. О хмель, что нам испить дают впервые чаши! Что вин изведанных — пусть огневые — чаши! При первой чаше мы восторг найдем в вине, Испив последнюю, печаль найдем на дне. И роза первая среди весенних станов Благоуханнее десятка гюлистанов. В жемчужнице зерну отрадно первым быть. Что зерен перед ним последующих нить! И мало ли плодов мы сладостных встречали, И что же! Каждый плод нам сладостней вначале. И вот напиток нег обжег влюбленным рот, И отвели они поводья всех забот. Спеша к безлюдному чертогу или лугу, Как молоко к вину тянулись друг ко другу. Так руку за добром протягивает вор, Увидевши, что страж смежил беспечный взор. И за врагом они одним следили глазом, Другим они к цветам тянулись и к алмазам. Лишь на мгновенье враг позабывал свой страх, — Они лобзание хватали второпях. Когда в руках Ширин вина не примечалось, То птица райская к ее устам не мчалась. Когда ж она была беспечной от вина, То и на ней была любовная вина. Так мощно он сжимал ее в объятье рьяном, Что горностай ее в шелку скрывался рдяном. [190] Так рот его впивал атлас ее щеки, Что меж румяных роз возникли васильки. [191] Тогда, из-за стыда пред синими следами, И по небу луна шла синими садами, Держа в час трезвости и в ночи пьяных гроз Белила в скляночке, подобно розе [192] роз.

188

…за ноги повесили разлуку —то есть жестоко казнили ее.

189

…меч сохраняет он. —Придворные, во избежание кровавых столкновений, во время пира не должны были иметь при себе оружия.

190

…горностай ее в шелку скрывался рдяном. — Горностай— белоснежное тело Ширин, которое от жарких объятий покрывалось красными пятнами.

191

…меж румяных роз возникли васильки —то есть на щеках, подобных лепесткам роз, появились голубые следы поцелуев.

192

…луна шла… держа… белила в скляночке, подобно розе… — то есть Ширин, стыдясь следов поцелуев, подобно луне, стремилась спрятаться в темноте и вместо розы, которую обычно держат в руке красавицы, держала в руке белила, чтобы замазать эти следы.

Рассказывание притч Хосровом, Ширин, Шапуром и девушками

Весна. Ночь. Хосров и Ширин, окруженные придворными, пьют вино, слушают пение. Хосров велит подругам Ширин рассказывать притчи. Каждая рассказанная притча имеет один и тот же смысл: Хосров, наконец, обрел Ширин. Затем Ширин и Хосров говорят о своей любви.

Хосров и Ширин остаются одни

Весной, в такую ночь, каких у нас немного, Блеснул блаженства лик, судьбы пришла подмога. В день обратила ночь высокая луна: Ведь чашу подняла огромную она. И в лунном пламени — о, света переливы! — Вновь полилось вино под зыбкой сенью ивы. И пересвисты птиц и крики: «Нушануш!» [193] — И где разлуки грусть? Она ушла из душ. Луна ручью в стихах передавала тайны; Их ветер толковал — толмач необычайный. Сад кипарисов-слуг сновал на берегах. Весенняя пора кипела в их сердцах. Один не кубок взял, а бубен. У другого Сосуд с водой из роз. И вина льются снова, И чаша не один свершила круг, — и сна Сердца возжаждали от сладкого вина. И, разрешения спросивши у Хосрова, Все с пиршества ушли, с веселого, с царева. И виночерпиям уж не хватало сил. И дремный дух певцов покоя запросил. Без соглядатаев укромный пир! Подобен Он розе без шипов: он сладок и незлобен. С пути терпения шах удалился; он Уж загоняет дичь в желания загон. Он кудри Сладостной своими сжал перстами, Забывши о перстах, простершихся над нами. [194] Ее целует он: «Я — в рабстве, ты — мой рок. Я — птица. Дай зерна. Попал я в твой силок. Ты прошлому скажи: быть не хочу с тобою. Упьемся новым днем и новою судьбою. Здесь только ты да я! Ну, оглянись, взгляни! Чего страшиться нам? Ты видишь — мы одни. Горит моя душа! Я жажду благостыни! Ведь ты — моя судьба; будь ею ты и ныне! Любовь — плодовый сад, родиться должен плод. Во мне надежда есть, а в чем ее оплот? Пускай воздвигнут мост из камня голубого,— Коль мост непроходим, о нем не молвят слова. Овечьей печени ждет пес у мясника,— Да знает лишь свою [195] : в ней горькая тоска. И тьма солончаков, казавшихся водою, [196] Рты жаждущих воды зарыла под землею. И в чашу для чего смертельный налит яд, Который сладостью является на взгляд? Сверлят жемчужину, когда она влажнее. Сверлить ее потом ведь было бы сложнее. Молочным следует барашка свежевать — Его, подросшего, ведь может волк задрать. Лишь только голубок начнет взлетать высоко, — Ласк не увидит он: в него вопьется сокол. Подобной льву не будь, смири ненужный гнев. Есть руки у меня, чтоб стал смиренным лев. Хоть горд нагорный путь прыгучего джейрана, Есть руки длинные у хитрости аркана. Пускай быстрей ветров газель несется вскачь,— Собака шахская не знает неудач. Что родинки беречь, таить под спудом кудри? Ты, подать уплатив, поступишь всех премудрей. Купец! Где сахар твой? Знать, сто харваров есть? Что ж двери на замке, коль сахара не счесть? Ведь индиго, торгаш, находит спрос; уныло Не хмурься. Вскрой тюки, будь ты хоть в глубях Нила». [197]

193

Нушануш!— возглас на пирах, означающий: «На здоровье! Да будет сладостно вино!».

194

Забывши о перстах, простершихся над нами… — то есть, забыв о «руке судьбы».

195

Овечьей печени ждет пес у мясника, — // Да знает лишь свою… — «Есть свою печень» — на фарси значит: страдать, тосковать. Собака жадно ждет подачки, но только зря мучается.

196

…тьма солончаков, казавшихся водою… —Солончаки в пустыне издали, в марзве, кажутся водою, жаждущие, устремившись к ним, погибают.

197

Ведь индиго, торгаш, находит спрос; уныло// Не хмурься. Вскрой тюки, будь ты хоть в глубях Нила. — Общий смысл бейта: как бы ты ни была далека и недоступна, все же сдайся.

Первый ответ Ширин Хосрову

И сахар дать ответ ему был нежный рад. И был ответ его — сладчайший табарзад. «Я прах, — и пребывать со мной на царском троне Для шаха значило б — в напрасном быть уроне. Сочту ль за скакуна я своего осла? Коня арабского догнать я б не смогла. И хоть как всадница могу я подвизаться,— С охотником на львов мне все ж не состязаться. Моя уклончивость имеет цель, о да! Кто сахар ест в жару? Не вышло бы вреда! [198] Остынем, государь! Немного подождать бы, Чтоб сахар был тебе и мне… во время свадьбы». Тут на ее губе жемчужинка зажглась. [199] И змеями она от уст обереглась. [200] Хоть мысль ее — строга, но, клятву дам, иное Вещала ей душа, в томленьях тайных ноя. Пусть, рассердясь, она, как острие, остра,— Не страшно: розы жар — роскошнее костра. Пусть гнев ее встает жестокой львиной гривой,— В нем нежный горностай укрыл свои извивы. Пусть лук ее бровей натянут — не грозна Стрела ее очей, а томности полна. Пусть взор ее — копье, — ведь круг войны все шире,— Но взор к боям готов и к сотням перемирий. «Не наноси мне ран», — твердят уста; спроси Ты их еще разок, услышишь: «Наноси». Хотя ее уста прикрыло покрывало,— Но все ж свое ушко она приоткрывала. Колечко рта сомкнув и отклонив лицо, Все ж понесла в ушке покорности кольцо. То прихотливый взгляд ввергал в одни мученья, То милосердного он полон был значенья. Лик отвратит, — и вот: прельстительна коса. «Простите лик», — твердит ее спины краса. Ширин, узрев царя в алчбе кипучей, страстной И честность в сей игре увидевши напрасной,— Явила блеск спины, [201] моленья отклони: Ведь белой серою не загасить огня. Иль, может быть, явя в стыдливом бегстве спину, В нем думала зажечь раскаянья кручину? Не то! Ее спины слоновокостный трон Напоминал царю, чтоб трон свой занял он. А может быть, она так поступила, дабы Он знал, что у любви есть разные михрабы. Что странного? Одна исчезла сторона, Сказав: прельстись другой, еще светлей она. Игра лукавых дев: прогонят с глаз, — и рады Метать в изгнанников приманчивые взгляды. Суровый скажет взгляд: «Уйди» — но погляди,— Взгляд утешающий сказал: «Не уходи». «Нет», — молвила, но, глянь, «да» молвила б охотней. За это я годов пожертвовал бы сотней!

198

Кто сахар ест в жару? Не вышло бы вреда! — Сахар— Ширин, жар— состояние влюбленного Хосрова. Образ построен на основе общеизвестного во времена Низами учения восточной медицины: лекарства и пища делятся по своим внутренним свойствам на четыре условные группы: «холодное», «горячее», «сухое» и «влажное». На эти же группы делятся и болезни. Лечение строится по принципу противоположности: при «холодной» болезни дают «горячее» и т. п. У Хосрова «жар» — «горячая болезнь», сахар — тоже «горячий», он вреден при этой болезни.

199

…на ее губе жемчужинка зажглась— то есть она прикусила губу.

200

…змеями она от уст обереглась… — она закрыла лицо кудрями, косами, подобными змеям.

201

Явила блеск спины… — отвернулась.

Ответ Хосрова Ширин

Хосров говорит Ширин о любви, умоляет ее хотя бы об одном поцелуе.

Ширин снова отвечает Хосрову

Ширин упрекает Хосрова в беспощадности. Мужество, говорит она, не в том, чтобы овладеть любящей женщиной, а в том, чтобы смирить себя.

Хосров умоляет Ширин

Хосров упрекает Ширин в жестокости и снова молит о поцелуе, молит хотя бы подать ему надежду. Шепча слова любви, истомленный бесплодной страстью, он засыпает. Наутро он снова домогается Ширин, но она непреклонна.

Последний ответ Ширин Хосрову

И, распалившимся увидевши царя, «Не надо, — молвила, — безумствовать, горя. Что распалять себя? Ведь жребий незавидный Мне сделаться, о шах, в твоих глазах бесстыдной. Нехорошо, что ты таким огнем объят: Ведь с разогретых роз чуть веет аромат. Коль господин с рабом в своих речах не сдержан, Соблазнам дерзостным его слуга подвержен. Зачем пытаешься с рабами рассуждать, Коль надо промолчать иль наказанье дать? Царь, ежели под ним царевый конь хромает, Как нужного достичь, смутясь, не понимает, Когда минует срок твоей невзгоде, — верь, Тобой любимое к тебе ворвется в дверь. И пьяный для очей разумных не находка, Коль с чашей он сидит, а на ногах — колодка. Ты к царству устремись, а я невдалеке, Ты в руку власть возьми, а я в твоей руке. Венчанный! Без твоей быть не хочу я чести. И честь твоя, и я — мы быть желаем вместе. Честолюбива я и под ноги тебе Повергну душу. Я — верна твоей судьбе. Возрадуйся, ведь ты откроешь двери власти, Ликуй, твой светел рок, минуют все напасти. От царственных удач к любви пойдет стезя… В тревоге отыскать сокровища нельзя. С терпеньем ты найдешь все, что тебя чарует, В покое обретешь ту, что покой дарует. Язык, потом — слова; глаза, а после — свет. Поднимется лоза, вино приходит вслед. Не в яростном жару у мудрых дело зреет, «От жаркой беготни козел не разжиреет». Не должно мне, о нет, в изгнании твоем Быть прихотью твоей, с тобою быть вдвоем. Могу ли дружбою связаться я нестрогой, Быть другом, что ведет недоброю дорогой? Пусть ты и власть твоя — вы будете друзья, Тогда, о шаханшах, с тобой сдружусь и я. Боюсь, что, коль во мне одна твоя услада, Меж царством и тобой останется преграда. Коль будешь возвращен к могуществу судьбой, То буду я, увы, утрачена тобой. Наследьем древним был весь мир в роду Хосрова. Ему ль наследьем стать наследника другого! Ты хочешь мир схватить — не медли же, не стой! Завоеватели владеют быстротой. Чреда верховных дел идет путем размерным, Но царство должно брать ударом быстрым, верным. В любого шаха ты попристальней вглядись,— Решеньем быстрым он в свою вознесся высь. Ты юн, и мощен ты, ты создан для державы. Ты родом царственен, прекрасный, величавый. Стреножена страна; сбрось узы мятежа. Очнись, и робкий враг покается, дрожа. Рука царя, что все добудет в жизни нашей, То быть должна с мечом, то с пиршественной чашей. Ты должен меч поднять и кликнуть клич; ведь шесть Пределов мира есть, и войска в них не счесть. Удача, вымолвив: «С Хосровом рядом встану»,— Направит камень твой ко вражескому стану. Иль руку приложу я к делу твоему, Иль руки за тебя в молитве подниму».

Хосров покидает Ширин и направляется в Рум. Венчание Хосрова с Мариaм

И царь был распален ее великим жаром, И на Шебдиза он вскочил во гневе яром. Он грозно выкрикнул: «Меня не скоро жди! Коль море иль огонь увижу впереди, Клянусь: я от огня не отвращу Шебдиза; И что его прыжку морей кипучих риза! Не думаешь ли ты, что буду спать и впредь? Ручаюсь: дремлющим Хосрова не узреть. На высоту слона теперь я землю взрою, И боевых слонов для смотра я построю. И стану я как слон, могучий, грозный слон. Я на подушке спал. Я ныне пробужден. Я, все забыв, осла завел на эту крышу! [202] Свести сумею вниз! Я зов рассудка слышу. Кувшин, что сделал я, теперь на берегу. Сумел его слепить — разбить его смогу. Меня ли разжигать, в меня вперяя очи, Иль обучать гореть во мраке долгой ночи, Не исполнением желанья устрашать Иль мужеству меня надменно обучать? Моя любовь к тебе меня миров лишила! О, страсть! Тьму тем людей она голов лишила! Я знал бы, коль во мне ты не родила б смут: Опять края венца мне волосы сожмут. Не голову ль мою поймала ты арканом? Сняла его, но все ж я пленным был и пьяным. Ты мне дала вина смертельнее огня, И опьяненного связала ты меня. И опьяненному твердишь ты: «Поднимайся, На трезвого врага неистово бросайся». Да, мы сразимся с ним! Я вражий сброшу гнет. Но дай сперва уйти из тягостных тенет. Душа, опомнившись, движенья захотела. По следу двинусь я мне радостного дела. Да, наставленье мне хорошее дано. И совершится все, что ныне быть должно. Ты мне сказала все о том, каков я ныне, Ты мне поведала о зле, о благостыне. В былом подвластен мне был необъятный дол. Мой славен был венец, мой славен был престол. В скитальца ты меня мгновенно обратила, В того, кто в горестях бессменно, обратила. Я был пришит к седлу любовною тоской. Какой бы вихрь занес сюда меня? Какой? Пока твоя приязнь сверкала мне украдкой,— И речь твоя ко мне текла, как сахар, сладкой. Тобою от любви я ныне отрешен. На мой отъезд приказ тобою мне вручен. Я знал, что я уйду, лишь срок укажет небо, Ведь злонамеренным я гостем вовсе не был. Был потчеван тобой, — и медлил потому. Уйду, коль хлеба ты мне сунула в суму», [203] Гилянского коня направив из ограды, Путем гилянским он повел свои отряды, Сердитый на Ширин, он мрачен был, угрюм. Поход ускоривши, направился он в Рум. Он знал: стрела врага лететь в него готова. Венца не стало. Шлем — вот он, венец Хосрова! Он, зная, что пути оберегал Бехрам, Скакал без устали по долам и горам. Четырехкрылый был под ним орел; дракона [204] Хранил у пояса. Бехрам! Страшись урона! И вот к монастырю примчался он; монах Ютился там. То был «Всепостиженья шах». Ему грядущее немало дел открыло, И для Хосрова он истолковал светила. Все стало явственней. Он мудрый дал совет. Он изреченьями открыл Хосрову свет. И к морю поспешил Хосров, и переходы Он делал одвуконь. И вот сверкнули воды. Он гнать вдоль берега гнедого не устал, В Константинополе кайсару он предстал. И призадумался тогда Владыка Рума, И важное чело избороздила дума. Удачею он счел для дома своего Приезд Хосрова в Рум; и обнял он его. Узнав, что в числах звезд приязнь, а не коварство. Прибывшему решил свое вручить он царство И дать — хоть воздвигал он христианства храм — Парвизу в жены дочь, царевну Мариам. И меж владыками в ночь свадьбы было много Условий скреплено; все обсудили строго. О Мариам, о нем, кто счастья встретил свет, О том, какой он смог румийцам дать ответ, Как с Ниатусом он хитро, хвостом павлина, Построил рать, о всех походах властелина Не стану говорить; о том сказал иной [205] — Бреду, а он уснул — пройдя свой путь земной. Коль захочу я сбить былым рассказам цену, Сказитель будущий собьет мне разом цену.

202

…осла завел на эту крышу!— Образное выражение, значит: поставил себя в трудное и нелепое положение.

203

…коль хлеба ты мне сунула в суму. — По старинному обычаю, гостю перед его уходом клали в суму продовольствие на дорогу. Хосров хочет сказать, что понял речи Ширин как намек: пора уходить.

204

Четырехкрылый… орел— конь, дракон— меч.

205

…о том сказал иной… — Иной— Фирдоуси; поездка Хос-рова в Рум, пророчество монаха-астролога, союз с кесарем и брак Хосрова с Мариам, поход Хосрова и Ниатуса — все это подробно описано в «Шах-наме».