он замолчал, — но каждый воин должен, в свою очередь, хорошенько обдумать решение, прежде чем всадить тома¬ гавк в голову своего пленника..« Гурон, я не люблю тебя и вообще не могу сказать, чтобы кто-нибудь из мингов видел снисхождение с моей стороны. Можно смело предполо^ жить, что война окончится не скоро и много еще ваших вон ннов встретится со мной в лесу. Ну, так рассуди, кого ты предпочитаешь привести пленником в свой лагерь: эту женщину или такого человека, как я? — Неужели Длинный Карабин отдаст свою жизнь за женщину? — нерешительно спросил Магуа, который уже собрался уходить из лагеря со своей жертвой. — Нет-нет, я этого не говорил! — ответил Соколиный Глаз, отступая с надлежащей осторожностью при виде жадности, с которой Магуа слушал его предложение. — Это была бы слишком неравная мена: отдать воина в пол^ ном расцвете сил за девушку, даже лучшую здесь, на гра¬ ницах... Я мог бы согласиться отправиться на зимние квар-^ тиры теперь же, по крайней мере за шесть недель до то-< го, как опадут все листья, с условием, что ты отпустишь девушку. Магуа отрицательно покачал головой и сделал толпе знак расступиться. — Ну хорошо, — прибавил разведчик с видом человен ка, еще не пришедшего к окончательному решению, — я добавлю еще «оленебой». Поверь слову опытного охотника, это ружье не имеет себе равного. Магуа ничего не ответил на это предложение и продол¬ жал прилагать усилия, чтобы раздвинуть толпу. — Может быть... — сказал разведчик, теряя свое на¬ пускное хладнокровие, — может быть, если бы я согласил¬ ся научить ваших воинов, как владеть этим ружьем, ты бы изменил свое решение? Магуа снова приказал расступиться делаварам, кото-1 рые продолжали окружать его непроницаемым кольцом в надежде, что он согласится на мирное предложение. — Чему суждено быть, то должно случиться раньше или позже, — продолжал Соколиный Глаз, оборачиваясь к Ункасу с печальным, смиренным взглядом. — Негодяй знает свое преимущество и пользуется им! Да благословит тебя бог, мальчик! Ты нашел себе друзей среди своего род¬ ного племени; я надеюсь, что они будут так же верны

тебе, как я. Что касается меня, то рано или поздно я должен умереть, и большое счастье, что мало кто будет плакать обо мне. Этим чертям, по всей вероятности, все-таки уда¬ стся завладеть моим скальпом, а днем раньше, днем поз¬ же — это не имеет значения. Да благословит тебя бог! — проговорил суровый житель лесов, опуская голову. Но он тотчас же поднял ее и, смотря печальным взгля¬ дом на юношу, прибавил: — Я люблю вас обоих — тебя и твоего отца, Ункас, хо¬ тя у меня с вами разный цвет кожи. Скажи сагамору, что в самые тревожные минуты я никогда не забывал о нем. Прошу тебя, думай иногда обо мне, когда будешь идти по счастливому пути. Ты найдешь мое ружье в том месте, где мы спрятали его; возьми его и оставь себе на память. И слу¬ шай, мальчик: так как ваши обычаи не отрицают мести, не стесняйся пускать это ружье в дело против мингов. Это несколько смягчит горе обо мне и успокоит твою душу... Гурон, я принимаю твое предложение: освободи эту жен¬ щину. Я — твой пленник. При этом великодушном предложении в толпе раздался тихий, но ясный шепот; даже самые свирепые из делава¬ ров выражали одобрение при виде такой мужественной ре¬ шимости. Магуа остановился, и одно мгновение казалось, будто он поколебался. Но, взглянув на Кору глазами, в которых свирепость как-то странно сочеталась с выраже¬ нием восторженного удивления, он принял окончательное решение. Он выразил свое презрение к предложению разведчика, надменно вскинул голову и сказал твердым, уверенным го¬ лосом: — Хитрая Лисица — великий вождь, он не меняет сво¬ их решений... Пойдем, — обратился он к пленнице, властно кладя руку ей на плечо. — Гурон не пустой болтун: мы идем. Девушка отшатнулась с горделивым видом, полным женского достоинства; ее темные глаза вспыхнули, яркий румянец, похожий на прощальный луч заходящего солнца, разлился по лицу. — Я ваша пленница, и, когда наступит время, я буду готова идти хотя бы на смерть, но сила здесь ни при чем, — холодно проговорила она и, обернувшись к Соколиному Глазу, прибавила: — От души благодарю вас, великодуш¬ 807

ный охотник! Ваше предложение бесполезно, я не могла бы принять его, но вы можете оказать мне услугу даже большую, чем та, которую вы так великодушно предлага¬ ли. Взгляните на это несчастное, изнемогающее дитя! Не покидайте ее, пока она не доберется до места, где живут ее друзья! Я не стану говорить, — прибавила она, крепко по¬ жимая жесткую руку разведчика, — что ее отец наградит вас, — люди, подобные вам, стоят выше наград, — но он будет благодарить и благословлять вас. Боже мой, если бы я могла услышать благословение из его уст в эту ужасную минуту!.. Голос ее внезапно прервался; она молчала в течение нескольких минут, потом подошла к Дункану, продол¬ жавшему поддерживать ее лишившуюся чувств сестру, и добавила более спокойным тоном: — Мне остается еще обратиться к вам. Нечего гово¬ рить, чтобы вы берегли сокровище, которым будете обла¬ дать. Вы любите Алису, Хейворд, и ваша любовь простила бы ей тысячу недостатков! Но она добра, кротка, мила, как только может быть живое существо. В ней нет ни одного такого недостатка, который мог бы заставить покраснеть самого гордого из людей. Она красива... О, удивительно красива! — прибавила она с любовью и печалью, кладя смуглую руку на мраморный лоб Алисы и откидывая золо- тые волосы, падавшие на глаза девушки. — А душа ее чи¬ ста и белоснежна. Я могла бы сказать еще многое, но шь щажу вас и себя... Голос ее замер, она наклонилась над сестрой. После долгого, горестного поцелуя она поднялась и со смертельно бледным лицом, но без малейшей слезинки в лихорадочно горящих глазах повернулась к дикарю и сказала с преж¬ ним надменным видом: — Ну, теперь я готова идти, если вам угодно. — Да, уходи, — крикнул Дункан, передавая Алису на руки индейской девушки, — уходи, Магуа, уходи! У дела¬ варов есть свои законы, которые запрещают удерживать те¬ бя, но я... я не обязан подчиняться им. Ступай, злобное чу¬ довище, чего же ты медлишь? Трудно описать выражение, с которым Магуа слушал слова молодого человека. Сначала на лице его мелькнуло злорадство, но в следующее же мгновение оно сменилось обычным холодным, хитрым выражением. 808

— Лес открыт для всех, отвечал он. — Щедрая Рука может идти туда. — Постойте! — крикнул Соколиный Глаз, хватая Дун¬ кана за руку и насильно удерживая его. — Вы не знаете коварства этого дьявола. Он заведет вас в засаду, а ваша смерть... — Гурон... — прервал его Ункас. До сих пор, покорный строгим обычаям своего племени, он оставался вниматель¬ ным, серьезным слушателем всего, что происходило перед ним. — Гурон, справедливость делаваров исходит от вели¬ кого Маниту. Взгляни на солнце. Оно стоит теперь около верхних ветвей вон тех кустов. Твой путь открыт и не дли¬ нен. Когда солнце поднимется над деревьями, по твоим следам пойдут люди. — Я слышу карканье вороны! — сказал Магуа с на¬ смешливым хохотом. — Догоняй! — прибавил он, взмахнув рукой перед толпой, медленно расступившейся перед ним. — Вейандоту не страшны делавары! Собаки, зайцы, воры, я плюю на вас! Его презрительные слова были выслушаны делаварами в мертвом, зловещем молчании. Магуа беспрепятственно направился к лесу в сопровождении своей спутницы, под защитой нерушимых законов гостеприимства индейцев. Глав а XXXI Флюэллен. Избивать мальчишек и обоз! Это противно всем законам войны. Более гнусного злодейства и придумать нельзя. Скажите по совести, разве я неправду, го¬ ворю? Шекспир, «Генрих V» Пока враг и его жертва были еще на виду у толпы, де¬ лавары оставались неподвижными, словно прикованные к месту, но, как только гурон исчез, могучие страсти вырва¬ лись наружу, и толпа заволновалась, как бурное море. Ункас продолжал стоять на возвышении, не отрывая глаз от фигуры Коры, пока цвет ее платья не смешался с лист¬ вой леса. Сойдя с возвышения, он молча прошел среди толпы и скрылся в той хижине, из которой вышел. Наибо¬ лее серьезные и наблюдательные воины заметили гнев, сверкавший в глазах молодого вождя, когда он проходил 809

мимо них. Таменунда и Алису увели, женщинам и детям приказано было разойтись. В продолжение следующего ча¬ са лагерь походил на улей потревоженных пчел, дожидав¬ шихся только появления своего предводителя, чтобы пред¬ принять отдаленный полет. Наконец из хижины Ункаса вышел молодой воин; ре¬ шительными шагами он прошел к маленькой сосне, росшей в расселине каменистой террасы, содрал с нее кору и без¬ молвно вернулся туда, откуда пришел. За ним вскоре при¬ шел другой и оборвал с дерева ветви, оставив только обна¬ женный ствол. Третий раскрасил голый ствол темно-крас¬ ными полосами. Все эти проявления воинственных намерений предводителей племени принимались воинами в угрюмом, зловещем молчании. Наконец показался и сам могиканин; на нем не было никакой одежды, кроме пояса и легкой обуви; половина его красивого лица была сплошь разрисована угрожающей черной краской. Медленной, величественной походкой Ункас подошел к обнаженному стволу дерева и стал ходить вокруг него раз¬ меренными шагами, исполняя что-то вроде древнего танца и сопровождая его дикими звуками военной песни своего народа. То песня была печальной, даже жалобной, и мог¬ ла соперничать с песнями птиц; то звуки ее внезапно обре¬ тали такую глубину и силу, что слушателей охватывала дрожь. В песне было мало слов, но они часто повторялись. Если бы можно было перевести слова этой необычайной песни, то они звучали бы примерно так: Мапиту! Маниту! Маниту! Ты велик, ты благ, ты мудр! Маниту! Маниту! * Ты справедлив! В небесах, в облаках, о! я вижу Много пятен — много темных, много красных, В небесах, о! я вижу Много туч. И в лесах и вокруг, о! я слышу Вопли, протяжные стоны и крик, В лесах, о! я слышу Громкий крик! Маниту! Маниту! Маниту! Я слаб — ты силен; я бессилен. Маниту! Маниту! Мне помоги! 810

Конец каждой строфы Ункас пел громко и протяжно, что вполне соответствовало выраженным в ней чувствам.: Первый куплет песни, где выражалось почитание, Ункас пропел спокойно и величаво; второй куплет был описатель^ ный; в третьем куплете смешались все ужасные звуки бит¬ вы, и, срываясь с уст молодого воина, эта строфа восприни¬ малась, как страшный воинственный призыв. В последнем куплете, как и в первом, слышались смирение и мольба. Трижды повторил Ункас эту песнь и три раза протан¬ цевал вокруг дерева. Когда в первый раз он пропел свой призыв, один суро¬ вый уважаемый вождь ленапов последовал его примеру и запел тот же мотив, хотя с другими словами. Воин за вои¬ ном присоединялись к танцующим, и так все воины, наибо¬ лее известные храбростью среди своих соплеменников, приняли участие в пляске. Вся эта сцена внушала безот¬ четный страх. Грозные лица вождей казались еще страш¬ нее от дикого напева, в котором сливались их гортанные голоса. Ункас глубоко всадил в дерево свой томагавк и ис¬ пустил крик, который мог быть назван' его личным боевым кличем. Зто означало, что он берет на себя предводитель¬ ство в задуманном походе. Сигнал пробудил все страсти, дремавшие до сих пор в делаварах. Около ста юношей, удерживаемых до тех пор застенчивостью, свойственной их возрасту, бешено кину¬ лись к воображаемой эмблеме врага и стали раскалывать дерево, щепа за щепой, пока от него ничего не осталось — одни только корни в земле. Как только Ункас вонзил в дерево свой томагавк, он вышел из круга и поднял глаза к солнцу, которое как раз подходило к той точке, которая означала конец перемирия с гуронами. Выразительным жестом руки он сообщил об этом факте, и возбужденная толпа, прекратив мимическое изображение войны, с криками радости стала приготов¬ ляться к опасному походу против врага. Вид лагеря сразу изменился. Воины, уже вооруженные и в боевой раскраске, снова стали спокойны; казалось, вся¬ кое сильное проявление чувства было невозможно для них. Женщины высыпали из хижин с песнями, в которых ра¬ дость и печаль смешивались так, что трудно было решить, какое чувство одерживает верх. Никто не оставался без за¬ нятия. Кто нес свои лучшие вещи, кто — детей, кто вел 811

стариков и больных в лес, расстилавшийся с одной сторо¬ ны горы. Туда же удалился и Таменунд после короткого, трогательного прощания с Ункасом; мудрец расстался с ним неохотно, как отец, покидающий своего давно поте¬ рянного и только что найденного сына. Дункан в это время отвел Алису в безопасное место и присоединился к разведчику. Выражение лица Хейворда показывало, что он со страстным нетерпением ожидает предстоящей борьбы. Но Соколиный Глаз слишком привык к боевому кличу и военным приготовлениям туземцев, чтобы выказывать какой-либо ийтерес к происходившей перед ним сцене. Он только бросил мельком взгляд на воинов, которые собра¬ лись вокруг Ункаса; убедившись в том, что сильная нату¬ ра молодого вождя увлекла за собой всех, кто был в состоя¬ нии сражаться, разведчик улыбнулся. Потом он отправил мальчика-индейца за своим «оленебоем» и за ружьем Ункаса. Подходя к лагерю делаваров, они спрятали свое оружие в лесу на тот случай, если им суждено будет очу¬ титься в плену; кроме того, безоружным было удобнее просить защиты у чужого племени. Послав мальчика за своим драгоценным ружьем, разведчик поступил со свой¬ ственной ему осторожностью. Он знал, что Магуа явился не один, знал, что шпионы гурона следят за каждым дви¬ жением своих новых врагов на всем протяжении леса. Поэтому ему самому было бы опасно пойти за ружьем; вся¬ кого воина могла также постичь роковая участь; но маль¬ чику опасность угрожала только в том случае, если бы его намерение было открыто. Когда Хейворд подошел к Соколиному Глазу, разведчик хладнокровно дожидался возвращения мальчика. Между тем мальчик с сердцем, бьющимся от гордого сознания оказанното ему доверия, полный надежд и юно¬ шеского честолюбия, с небрежным видом прошел по про¬ галине к лесу. Он вошел в лес недалеко от того места, где были спрятаны ружья, и, как только листва кустарников скрыла его темную фигуру, пополз, словно змея, к желан¬ ному .сокровищу. Удача улыбнулась ему: через минуту он уже летел с быстротой молнии по узкому проходу, окайм¬ лявшему подошву террасы, на которой находилось посе¬ ление. В обеих руках у него было по ружью. Он уже добе¬ жал до скал и перепрыгивал с одной на другую с неве¬ 812

роятной ловкостью, когда раздавшийся в лесу выстрел по¬ казал, насколько справедливы были опасения разведчика. Мальчик ответил слабым, но презрительным криком; сей¬ час же с другой стороны леса вылетела вторая пуля. В сле¬ дующее мгновение мальчик показался наверху, на пло¬ щадке горы. С торжеством подняв над головой ружья, он направился с видом победителя к знаменитому охотнику, почтившему его таким славным поручением. Несмотря на живой интерес, который питал Соколиный Глаз к судьбе своего посланца, он взял «оленебой» с удоволь¬ ствием, заставившим его на время забыть все на свете. Он внимательно осмотрел ружье, раз десять—пятнадцать спу¬ скал и взводил курок, убедился в исправности замка и то¬ гда только повернулся к мальчику и очень ласково спро¬ сил, не ранен ли он. Мальчик гордо взглянул ему в лицо, но ничего не ответил. — Ага! Я вижу, мошенники ссадили тебе кожу на ру¬ ке, малый! — сказал разведчик, взяв руку терпеливого мальчика. — Приложи к ране растертые листья ольхи, и все пройдет. А пока я перевяжу тебе руку знаком отличия. Рано ты начал ремесло воина, мой храбрый мальчик, и, вероятно, унесешь множество почетных шрамов с собой в могилу. Я знаю многих людей, которые снимали скаль¬ пы, а не могут показать таких знаков. Ну, ступай, — при¬ бавил Соколиный Глаз, перевязав рану, — ты будешь вождем! Мальчик ушел, гордясь струившейся кровью более, чем мог бы гордиться своей шелковой лентой любой царедво¬ рец, и вернулся к своим сверстникам, которые, смотрели ца него с восхищением и завистью. Все были так озабочены в эту минуту, что подвиг от¬ важного мальчика не привлек к себе всеобщего внимания и не вызвал тех похвал, которые он заслужил бы в более спокойное время. Зато позиция и намерения врагов стали ясны делаварам. Тотчас же был послан отряд воинов, что¬ бы выгнать скрывавшихся гуронов. Задача эта была быст¬ ро исполнена, потому что гуроны удалились сами, увидев, что они обнаружены. Делавары преследовали их на доволь¬ но далеком расстоянии от лагеря и затем остановились, ожидая распоряжений, так как боялись попасть в засаду. Оба отряда притаились, и в лесах снова воцарилась глубо¬ кая тишина ясного летнего утра. 813