Под музыку Вивальди
вернуться

Величанский Александр
Шрифт:

«Так из праха в прах – но самый…»

Так из праха в прах – но самый след свой – в небесах — шли они и отрясали с ног подножный прах. Так из праха в прах – по горло в собственной крови — безоглядно, робко, гордо в прах из праха шли.

«Над огромной и багровой…»

Над огромной и багровой баней – небо. В нем — воронье. Светло и громко. Ярко-серый дом. Каплет с кислого сарая в грунт: падений нить… Хочется, не умирая, до смерти дожить.

«Праха горсть, часть отчей почвы…»

Праха горсть, часть отчей почвы (судьбы в ней, следы) я пошлю тебе по почте частной – если ты в пух праотческого грунта ляжешь, не дай Бог, бросят пусть тебе на грудь хоть этот вот комок.

«Средь крыловского оркестра…»

Мстиславу Ростроповичу

Средь крыловского оркестра, где идет борьба за место и за унисон (отческий закон) — лишь одной виолончели звук извечно чист — так, как если бы запели тысячи отчизн.

«Изваяние из звука…»

Изваяние из звука, разве это – ты? — лишь набросок ног и рук и прочей наготы. Все подобья лгут, исход свой обратив в абсурд. Не бывает в мире сходства: бесподобна суть.

«От стихов и до оконца…»

От стихов и до оконца подавать рукой — слишком близко. Холм, что солнце скрыл вечор собой, высветлен небес до кромки: изб, берез на нем несколько – да столб, да тропки спуск или подъем.

«Под серебряною дранкой…»

Под серебряною дранкой кровли (блеск воды), средь земли, созвездий ранних над крыльцом, среди косо поведенных стен и трав, дерев в окне с истиною запустенья жить наедине.

«Зорька в небе беспризорном…»

Зорька в небе беспризорном. Безъюдольна даль разнотравья сорным дерном зарастает – «Аль мы не…» и так далье. Блики ветра на лесах лиственных. Ростов Великий за холмом иссяк.

«Прячется за косогоры…»

Прячется за косогоры сей простор – в леса. На водоразделе голом озирается. К ночи жмется воровато на задах у изб. И претит ему заката гиперреализм.

«Криво в горнице и гнило…»

Криво в горнице и гнило. Три оконца – глянь. Телевизора горнило. Алая герань. А из красного угла-то, кружевцем убран, Николай-Угодник свято смотрит на экран.

«Средовечие не душ, а…»

«Мы теряем лета наши, как звук».

Пс., 89,9
Средовечие [7] не душ, а честной связи той — душ с телесным их удушьем. Вяз полуживой: частью наг он – ветки, почки высохли в свой срок, но его связует с почвой тот же свежий сок.

«Вы мне на слово не верьте…»

Вы мне на слово не верьте — верьте мне на звук иль на отзвук лучше. Ведь я сам лишь отзвук. Слух всколыхнется, как разлука — отзыв тайных уз — и заблещут слитки звука, вспыхнут сгустки уст.

7

Средовечие – середина жизни от 30 до 40 лет.

«Леты мы пойдем по брегу…»

Леты мы пойдем по брегу. Трое нас, считая реку. Двое, коль не в счет подоплека вод. Иль один, коль не считать из нас с тобой кого. С бренностью пути считаясь — вовсе никого.

«Чтоб не унижались горы…»

Чтоб не унижались горы, надобно горам — не сравнительные взоры — пропасти. А там — холод низок, холод илист, и слова малы… До чего же опустились губ твоих углы.

«Дуализм любви нагляден…»

Дуализм любви нагляден: отчуждений двух — будто глаз – двух бойких градин — блеск един… И вдруг, ты, как в первый миг, чужая, вновь чужая, как отчужденные душа и тело – пух и прах.

«Произвол окрестных склонов…»

Произвол окрестных склонов. Бессловесны вспышки кленов. И подспудно тих живописный стык косогоров и прогалин. Ворс пространств вдали, словно юность, неприкаян, словно старость ли.