Под музыку Вивальди
вернуться

Величанский Александр
Шрифт:

«Облака стали плотью…»

Облака стали плотью — долговаты, круглы ль — куполов поголовье, глав и главок горбыль — шлемы, луковки, маки, полусвет полусфер — и озерный в размахе не разгонит их ветр.

«А у храмов здешних…»

А у храмов здешних дыханьице – пух. Нет, не дышат пышно абсид их меха. Невесомо, каменно средь строек-разрух тихо за деньками стоят их века.

«А разводы-валики…»

А разводы-валики, как узор на прянике — на прянике будто — печатные буквы. А и прясел вмятины на сахаре стен, как в прянике мятном — глянул – будто съел.

«А под куполом идет…»

А под куполом идет тут узора хоровод — чьи следочки из земли на него посрезали? Уж и сладок всяк следок — то-то водится танок [10] под главою гонтовой — не расходится домой.

10

Танок – хоровод.

«Втиснут в ряд с домами…»

Втиснут в ряд с домами, как в скитанье – скит, бьет притвор крылами, бьет притвор крылами, бьет притвор крылами, да не возлетит или, тужась тетивой в пустоту над нами, целит он углами — звонницы стрелой.

«Было дерево карим…»

Было дерево карим — стало сивым, как сумрак, как дым, было смуглым веками — стало серым, устало-седым. Кровлею ли на храме, гнута ль лемехом в главах она иль над башен «кострами» серебрится дерев седина.

«А каково теням вольготно…»

А каково теням вольготно — вечерним, утренним и дневным — на этой извести церковной, на сей блаженной кривизне — округло, угловато, прямо, устойчиво или покато, то выпукло, то углубленно, то высветлено, то темно, то явно слишком, то уютно, укромно, потаенно или прозрачно, призрачно ли – словом, различно – замечательно!

«А как они дышат?..»

А как они дышат? — как будто не камень, а мех кузнечный. Гори же, сиянья алтарного горн. И камня прохладу вдыхай же, сияние всех свечей и окладов и ликах в глубинах икон. А как же пустует теперь эта кузница их и пьет вхолостую дыхание ветхих мехов? Вино или млеко? — чем храм опустевший налит — нет эхом, как некой он влагою полн до краев.

«Храмы-то набухли…»

Храмы-то набухли пустотой без блага — мертвые, как буквы из Слова Живаго. Или живы линии тайной жизнью слов — полевые лилии главок, куполов?

«Дерево – цветений сплав…»

Дерево – цветений сплав. Сочен, коренист — силуэт любой из глав церкви – вечный лист: иль зеленый, словно лес, заржавелый ли — лист – застывший соков всплеск солнца и земли.

«Серебрится, яко…»

Серебрится, яко райская змея — кровельная дранка, гонта чешуя — хоть и не сгорело дерево дотла, стало его тело серым, как зола — будто пламя съело, а память сберегла.

«Что же видят издалече…»

Что же видят издалече — из былого лютой сказки бровки [11] храмов – спины, плечи да мотоциклистов каски, тусклые затылки или отражения своих стен былых в автомобилей задних стеклах ветровых.

11

Бровки – углубления в стене, в которые «топились» окна; как бы глазницы окон.

«Есть и люди во Пскове…»

Есть и люди во Пскове (кто не видел людей?). Но мельканье людское к благолепью церквей непричастно: настолько посторонни они — эти люди – устоям собственной старины, что почти незаметны рядом с этой красой — столь странны, несусветны, что НЕСХОЖИ С СОБОЙ.

«Улеглось волненье…»