Под музыку Вивальди
вернуться

Величанский Александр
Шрифт:

«Ты не плачь, моя прекрасная…»

Ты не плачь, моя прекрасная, я молиться научусь, чтоб печаль твоя безгласная полегчала хоть чуть-чуть. Ты не плачь, моя печальная, это мне не по плечу — чистым золотом отчаянья я за это заплачу.

«По чужим октябрям…»

По чужим октябрям чьи-то птицы кричали, в чьих-то парках трещали листопадов слои… Мы с тобою еще никогда не встречались, и теперь наконец-то это нам предстоит.

«И вдруг она покинула меня…»

И вдруг она покинула меня, на миг один с листвой смешавшись павшей. Был ветер, волосы ее едва трепавший, и был октябрь на исходе дня. Она мелькнула в обнаженной чаще, где водоросли дерев прозрачны и стройны, и ослепленный близостью щемящей, я не узнал ее со стороны.

«Не заходите в березняк…»

Не заходите в березняк, когда затих его сквозняк и листьев серая труха лежит на дне березняка, когда чуть теплится денек в берестяном его дыму: он тоже слишком одинок и не до вас теперь ему.

«Столько нежности сжалось во мне…»

Столько нежности сжалось во мне, столько горькой тоски по тебе я вобрал в свою душу, что порой удивительно даже, как ты можешь еще оставаться вовне, как ты можешь еще оставаться снаружи — на чужбине ноябрьской стужи, на бульваре пустом с ледяною скамьей наравне.

«Осени плачевной…»

Осени плачевной наступил черед — листьев предвечерних кончен перелет. Легкое ненастье зарослей лесных над опавшим настом солнечной листвы. Увяданья влага — выжимки лучей. В глубине оврага почернел ручей. Так на нас с тобою сквозь стволов зазор дикою ордою наступал простор. И в последних числах мертвой тишины слышишь: это смыслом мы окружены.

«А если вправду только грусть…»

А если вправду только грусть нас с мирозданием роднит, пусть утолит молчанье уст холодной осени родник: октябрь догорит дотла, природы кончится полет, и наши бренные тела — тепла последнего оплот.

«Твое дыхание все призрачней и тише…»

Твое дыхание все призрачней и тише — сейчас и я усну тебе вослед. Ты рядом теплишься, чуть видишься и дышишь и ты, двоясь, приснишься мне во сне. Жилья чужого глохнут водостоки, чужой рассвет за окнами затих. Мы никогда не будем одиноки — ни наяву, ни в страшных снах своих.

«Мы долго искали…»

Мы долго искали Никольскую церковь. Качались в канале моторные лодки и цепи. Мы так хохотали, что было прохожим неловко. Бежали без удержу. И улыбались бесцельно. Потом мы курили на скверике буром и редком. Расправив платок, ты покрыла открытые пряди. Потом оказалось, что вовсе размазались веки, и ты рисовала их, в зеркальце смутное глядя. Никольская церковь в ветвях пустовавших висела. Кормить голубей запрещалось на дворике ровном. Стесняясь друг друга, вступили мы в сумрак огромный. Но служба окончилась. Церковь почти опустела.

«Есть тишь царскосельского чуда…»

Есть тишь царскосельского чуда, спокойствия царская тишь: вершины исполнены гуда, и листья летят ниоткуда, плывут по поверхности пруда, где плавают отблески лишь. Листвы годовалая груда, и весь этот мир под листвой — забвением скрытое чудо: листы на поверхности пруда, вершины старинного гуда — всей нашей души естество. Приходит оно ниоткуда, отвека навеки дано, и отблески листьев повсюду — и в небе, и в проблесках пруда. Спокойствие свойственно чуду и свойственно очень давно.

«Тяжелый снежный лес…»

Тяжелый снежный лес в слепящей белой пене от солнца спрятал тени и в глубине исчез. Там столько лет подряд стволы стояли прямо. Следов лосиных ямы там в зарослях стоят. Там тише тишина, черней под снегом хвоя, и ветка над тобою качается одна.

«Под музыку Вивальди…»

Под музыку Вивальди, Вивальди! Вивальди! под музыку Вивальди, под вьюгу за окном, печалиться давайте, давайте! давайте! печалиться давайте об этом и о том. Вы слышите, как жалко, как жалко, как жалко! вы слышите, как жалко и безнадежно как! Заплакали сеньоры, их жены и служанки, собаки на лежанках и дети на руках. И всем нам стало ясно, так ясно! так ясно! что на дворе ненастно, как на сердце у нас, что жизнь была напрасна, что жизнь была прекрасна, что будем еще счастливы когда-нибудь, Бог даст. И только ты молчала, молчала… молчала. И головой качала любви печальной в такт. А после говорила: поставьте все сначала! Мы все начнем сначала, любимый мой… Итак, под музыку Вивальди, Вивальди! Вивальди! под музыку Вивальди, под славный клавесин, под скрипок переливы и вьюги завыванье условимся друг друга любить что было сил.