Противоречия: Собрание стихотворений
вернуться

Лозина-Лозинский Алексей Константинович
Шрифт:

В БИБЛИОТЕКЕ

Мучительно сознать, что мы из старых нитей Плетем свою канву, ненужные творцы; И в библиотеке стыдится дух открытий Средь сотен тысяч книг, где спят их близнецы. Любой покойник знал все наши сны и речи И лавры древних слов хранит любой экстаз… Мы открываем Бог, как будто мы Предтечи, Мы плачем, мы творим, как будто просят нас… Наверно, человек когда-нибудь устанет Блуждать за новизной под добрый смех веков; Быть может, некогда земля безмолвной станет И люди будут жить с иронией богов И в библиотеке улыбкой сфинкса ранит Брат брата своего средь саркофагов слов.

НА КЛАДБИЩЕ

Средь белых-белых плит тоскливо воют духи, С небес безжалостно глядят глаза Астарты И, как зловещие и умные старухи, Законы Космоса играют молча в карты. В беззвучности гробов спокойны, как природа, Милльоны червяков едят людские туши… От трав струится в ночь, как ладан, запах меда И бродят при луне влюбленных мертвых души. И в красном сюртуке плута-магнетизера К ним homo sapiens несет с подмосток розу. И в кладовых своих тончайший ум актера Взрывает мусор слов, ища костюм и позу.

«Я верблюд, чересчур нагруженный…»

Я верблюд, чересчур нагруженный Всем богатством, что только могли Люди видеть в лазурной дали И душой оплатить восхищенной. Взяв сокровища груз благовонный, Мы пустыней обратно брели, Я, верблюд, и феллах прокаженный, Проводник мой, мой ум, раздраженный И печальный изгнанник Земли… Я упал под тюками в пыли. Тяжелы на истертых плечах Драгоценности рынков далеких! Как он хлещет меня, мой феллах, Между глаз, утомленно-глубоких. И певцу всех путей одиноких Перед смертью являет Аллах Самый добрый мираж на холмах: Рощи пальм на озерах широких, Земледельцев средь жен чернооких… Издыхаю в горячих песках.

«Есть шелест шелковый нам дорогого платья…»

Есть шелест шелковый нам дорогого платья Любимой женщины, идущей тихо к нам, Чтоб провести, грустя, рукой по волосам… Ты голову прижмешь к ее худым плечам, Несущим аромат давнишнего объятья, И думаешь о том, что так смешны проклятья, Что мы, ничтожные, давно добры, как братья, Что нам нельзя, нельзя не изменить мечтам!.. Так хрупкий вечер мой, неизъяснимо странный, С какой-то женственной, серьезной чистотой Приходит в комнату, где книги и диваны, Ковры, оружие, старинные романы, Раблэ, и Свифт, и Скотт; и бюсты – чередой Уроды светлые, излюбленные мной – Здесь Квазимодо, Пан, Вольтер, Сократ… Как пьяный Гашишем нежности, я мучим добротой! Что в жизни я искал? Пергаментовой пыли! Я наложить хотел чертеж на небеса Отчетливый, сухой и строгий, как глаза И щеки желтые патриция, что были Прелестней для меня, чем юная краса!.. О женщина, о та, с духами вялых лилий, Приди, приди ко мне в часы моих бессилий, Приди, приди ко мне, погладь мне волоса!

«Я, замкнутый в квадрат со скучными углами…»

Я, замкнутый в квадрат со скучными углами, Под белой простыней, как длинный, потный труп С уставленными в мрак незрящими глазами, Когда тяжелый мозг надменен, прям и туп, Как древний фараон священными ночами, Я взвешиваю мир. Сходя с ума, в постели, Я чую сладостно, как в мраке и тиши Мышленья мерные и чёрные качели, Как виселица в тьме, качают Божьи цели И ужас вскрикнувшей и смолкнувшей души. И знаю я тогда, холодный и бескрайний, Что всё, что строим мы, мы строим на песке, Что обладание действительное Тайной Обязывает нас дрожать в дыре случайной С кривой улыбкою на восковом лице.

МЕЧТЫ

Миражи нежные блуждают по пустыне, Алхимик подчинил планеты янтарю, И похотливые ласкаются рабыни К давно бессильному от мудрости царю. И так же, только Ночь накинет креп на Атом, Где неизменный круг свершает лилипут – Мечта, познание и вера в звездный фатум И музыкальный вздор в поэте оживут…

«Сегодня я факир с недвижимым и дальним…»

Сегодня я факир с недвижимым и дальним Презрением вещей в померкшем важно взоре; Сегодня я кажусь, как эйсберг ночью в море – Неловким, тягостным, правдивым, колоссальным. Но будто в глубине какого-то колодца Во мне загадочно и весело смеется Эффектной женщины порочно-ясный взгляд И отблески греха на черном дне дрожат, Как те, что чуются в кинжалах, в амулетах, В брильянтах дерзостных и в лживейших поэтах.

«Когда я буду стар, я буду, как гравер…»

Когда я буду стар, я буду, как гравер, Язвительный, печальный, но довольный… Кладущий медленно на хаос и простор Едва начерченный, но правильный узор, Легко-стираемый, ненужный, произвольный… И будет контуров необычайно много! Рисунки душ, эпох, и местностей, и Бога, Все выползут из тьмы, медлительны, страшны, Как утончённые, уродливые сны, Как те чудовища, что населять должны Кошмар геолога иль палеонтолога. И будут знать они, творимые кошмары, Что в мой последний час, я — деревянно-старый, Я не почую рук мне самых дорогих, Что формы дальнего затмят моих родных И, глядя в призраки, я выпью снова чары Несуществующих, холодных и пустых…