Противоречия: Собрание стихотворений
вернуться

Лозина-Лозинский Алексей Константинович
Шрифт:

3. «Он, злобный, вниз сползал…»

Он, злобный, вниз сползал С безжизненных высот. Он Бога там искал, И там был Бог и лед. Внизу, в селе убогом, Не будет злой своим… Но разве можно жить с Богом? О, нет! Лучше быть злым. Она устало шла Наверх, в объятья льда. От грубости и зла Она бежит… Куда? Средь льдов – покой, как в гробе, Там некого любить… Но разве можно жить в злобе? О, нет! Лучше не жить. И встретились они И робко обнялись… Бежали дни и дни, Глядели двое в высь, Где синею эмалью Застыла глубина… Ведь можно жить и печалью, Если она нежна?..

4. «Перерезали черные ели…»

Перерезали черные ели Неподвижный, огромный закат. Оттенить его яркость хотели Вековечные, черные ели. Длинный ряд… Мхом заросший, угрюмый, горбатый, Тяжкий камень средь сосен лежал, И горел при сияньи заката Тяжкий камень, угрюмый, горбатый, Как коралл. А у камня сидел, опечален, С отуманенным, жалким лицом, Гном, приползший из ближних прогалин; Он у камня сидел, опечален, Бедный гном. «Умерла моя светлая фея, – Гном шептал, – а она здесь жила»… Гном шептал, на закате алея: «Умерла моя светлая фея, Умерла»…

«Он ей лгал. Он смеялся, играл…»

Он ей лгал. Он смеялся, играл, Чтоб улыбку ее увидать. Он любил ее? Да. Но и лгал, Чтоб не дать ей себя разгадать. И улыбкой своей утомлен, Он ушел в беспросветный туман… То обман был, конечно, но он Был безумно-бесцельный обман.

В ВОСЕМНАДЦАТЬ ЛЕТ

1. «Я влюбился в глаза незнакомки…»

Я влюбился в глаза незнакомки, В задремавшие в глуби их сны… Мне казалось, глаза были громки, Сны, бездонно, как омут, темны. Мы летели вдвоем на площадке, Жуткой ночью, по рельсам стальным, И глаза, и прелестны, и гадки, Ворожили над сердцем моим. Сквозь мельканья снежинок, в тьме ночи, Покорял меня отблеск в глазах… Помню я, что такие же очи Я на старых видал образах. В них дремали глубокие чары; Это – смерть, угадал я чутьем. Эта женщина скрылась, кошмары Мне оставив надолго потом…

2. «Я головку нашел у скульптора…»

Я головку нашел у скульптора, Позабытую где-то в углу… Завалялась средь старого сора Та головка давно на полу. Неокончены, начаты еле, Чуть набросаны были черты, Но глаза уже будто глядели, Как в тумане, сквозь дымку мечты … Глина ссохлась, и шрамами злыми Змейки трещин упрямо прошли На лице, будто свыкшемся с ними, Ничего уж не ждавшем в пыли. Мелко сыпалась глина сухая, Так безжалостно, даже куски, Равнодушно, мертво, не меняя Выраженья спокойной тоски. Да, головка едва выделялась, Но прелестной, прелестной была… Чуть родившись, она замечталась, Статуэтка, и так умерла. Я унес ее. Очи немые Украшали жилище мое, На закате носил ей цветы я, Целовал я тихонько ее. Я тогда был и робок, и молод, Но тогда уже был я одним, И мне нравился губ ее холод, Было сладко, что я нелюбим. Как любил я ее нерасцветшей, Не желавшей ни мыслить, ни жить, Не заплакавшей, молча ушедшей, Пожимая плечом, может быть… Я был полн величайших вопросов И на все в ней ответ был найден. Безбородый, печальный философ, Как задумчиво я был влюблен…

III

ШЕЛЕСТ ТАЙНЫ

«Мансарда темная, окно, ряд книжных полок…»

Мансарда темная, окно, ряд книжных полок, Далекая, томящая звезда. За грудою письмен морщинистый астролог. Прелестная, седая борода. Дочь сзади подошла и положила руки. Он не слыхал шагов: ковры украли звуки. Она оставила наскучившие пяльцы, Пришла прозрачные купать в сединах пальцы. Он встал, открыл окно; и отдался прохладе. С его душой лучом сплелась звезда. Он тихо прошептал: «Здесь миллиарды стадий. Молчание… И сзади темнота. Они стоят вдвоем пред пологом блестящим. Прижалась девушка, стал взор ее молящим… – «Ты до сих пор еще боишься этой дали?» – – «Но ведь и ты, отец…» И оба замолчали.

«В минуты прелестных бессилий…»

В минуты прелестных бессилий Мне грезится лес шелестящий, И пруд заколдованных лилий, И капища мрамор блестящий. И я, в ожиданье и муке, При мучащем ночь полнолунье, Иду по тропинке, дав руки Волнующей, бледной колдунье. Куда мы идем – я не знаю, Но травы как будто бы знают; Я розы рукой раздвигаю, Чуть трону – они умирают. И месяц, заливший просторы, Рассыпанный бликами в чаще, И лилии, и мандрагоры, – Все в полночи знают молчащей. Колдуньины руки лаская, Шепчу я, что это тревожит; Она поглядит, умоляя, И палец к губам мне приложит. Вот гулкие своды пещеры… Там будут во тьме подземелья Кораллы, ручные пантеры И пьяные крики веселья! Скорей! Я хочу, чтоб случайно, Болезненно было ночное! Сегодня – и трепет, и тайна, Смерть завтра – и значит другое…

НА ГАНГЕ

(Декорация)

Тишина. Воды Ганга заснули спокойно; Пышен лес и лазурно-ясна Даль хребтов; небо сине и знойно… Тишина… Дышит воздух истомою лени, И не слышно в лесу голосов, И застыли задумчиво тени Двух слонов. Красный тигр, полосатый, огромный, Сладко нежится, вставши от сна, И глаза переливны и томны, Как волна… И коварно, и мягко, с опаской, Раздвигает узоры ветвей… И глядят с непонятною лаской Очи змей. Белизною сверкают чертоги, Мощных пагод торжественный ряд, И факиры, недвижны и строги, Тайны зрят.