Вся эта эволюція происходит, конечно, очень медленно, но приходит такой момент, когда она не может продолжаться иначе, как при условіи нарушить существующій порядок вещей; она продолжает свой путь – и гора, подмытая в самом основаніи, рушится, унося с собою все, что находится на ея поверхности.

Возьмем другой примр. Мы знаем, что море удаляется от одних берегов и, наоборот, все больше и больше затопляет другіе. Волны набгают на плоскій берег, отрывают куски от почвы, завоевывая себ, таким образом, все большее пространство, а затм эти же самые куски почвы уносятся к другим берегам и там, наоборот, увеличивают область суши на счет моря. Работа эта происходит так медленно, что ее почти невозможно замтить: втеченіе столтія таким образом уносится всего нсколько сантиметров земли. И однако придет момент – может быть через десять, может быть через сто тысяч лт, не все ли равно? – когда стна суши не сможет больше сдерживать напор волн; она поддастся тогда под каким-нибудь одним ударом, и море наводнит прибрежную равнину, черпая новыя силы во встрчающихся препятствіях, пока не остановится у подножія какой-нибудь новой преграды, которая снова задержит его на боле или мене долгій промежуток времени, смотря по степени своей устойчивости.

То же самое происходит и в наших обществах. Общественная организація и созданныя для ея поддержки учрежденія являются преградами для прогресса; в обществ же, напротив, все стремится к разрушенію этих преград: идеи измняются, нравы преобразуются, понемногу подрывается уваженіе к старинным учрежденіям, которыя тм не мене существуют и хотят продолжать управлять попрежнему жизнью общества и личности. Эта медленная разрушительная работа может быть незамтной для поколнія современников. От времени до времени исчезают нкоторые прежніе обычаи или ослабвает какой-нибудь предразсудок, но это подготовляется так постепенно, что никто этого не замчает; только старики, сравнивая привычки своей юности с привычками смняющаго их молодого поколнія, видят происшедшее в нравах измненіе.

Но измнились только нравы, а общественныя учрежденія и общественная организація остались т же: они попрежнему задерживают напирающія на них волны, которыя в безсиліи разбиваются у их подножья, лишь то там, то сям отнимая по камню. Этих камней волны в своем бшенств могут оторвать цлыя тысячи. Что такое отдльный камень в сравненіи с могущественной каменной глыбой? Ничто; но волны уносят этот камень с собою и, вновь напирая на каменную преграду, бросают им в нее, бьют им в стну, как тараном, и отрывают еще нсколько камней, которые, в свою очередь, превратятся в новыя орудія нападенія. Борьба может продолжаться тысячи лт и скала будет казаться все такою же неприступною вплоть до того дня, когда, подрытая у самаго своего основанія, она рухнет под новым напором и даст широкій доступ торжествующим волнам.

Мы, несомннно, были бы очень рады, если бы общественная эволюція совершалась медленно, непрерывно и без потрясеній; но это от нас не зависит. Мы, как пропагандисты, исполняем свою задачу, проповдуем идеи общественнаго обновленія, а эти идеи составляют ту каплю, которая просачивается в камень, долбит его и прокладывает себ дорогу к самому подножью скалы. Можем ли мы помшать этой скал рухнуть и унести с собою вс т подпорки, которыя вы построили для ея укрпленія?

Никто, кром буржуазіи не заинтересован в том, чтобы общественное преобразованіе совершилось без потрясеній. Почему же, в таком случа, вмсто того, чтобы пытаться сохранить скалу в том вид, как она есть, и постоянно подпирать ее, она, наоборот, не поможет нам срыть ее и устроить так, чтобы воды могли спокойно течь к плоским равнинам, унося с собою негодныя или вредныя части, которыя затм образуют отложенія на этих равнинах и послужат к возвышенію их уровня? Безумцы! они не хотят уступить ни малйшей доли своих привиллегій; как скала, они считают себя неуязвимыми для напирающих на них волн. Что значат для них т немногія уступки, которыя рабочим удалось вырвать втеченіе всего цлаго столтія? Их привиллегіи так громадны, что опустошеніе почти незамтно. Но волны уже пробили брешь, уже борятся со скалою с помощью от нея же оторванных камней и скоро окончательно разрушат ее. Мы только содйствовали этой эволюціи; если же, благодаря безумному сопротивленію буржуазіи, она превратится в революцію, пусть пеняют на себя.

И, в самом дл, стоит нам только посмотрть безпристрастным взглядом на окружающія нас общественныя явленія, чтобы увидать, что анархисты становятся революціонерами только в силу естественнаго хода вещей. Они убдились в том, что причина всх зол, от которых страдает общество, лежит в самой его организаціи, и что вс паліативы, предлагаемые политиками и соціалистами, совершенно неспособны внести какое бы то ни было улучшеніе, потому что они уничтожают только вншнія проявленія, а не самый корень зла.

Когда человк сыт, когда его потребности боле или мене удовлетворены, то ему легко ждать; но тот, кто испытывает и физическій и умственный голод, не может, раз только он понял причину существующаго зла, довольствоваться надеждой на лучшее будущее, а будет всегда стремиться перейти от теоретических соображеній к практическому длу.

Разв твердо убжденный в чем-нибудь человк не стремится всегда проповдовать свое убжденіе, проводить его в жизнь? Разв может человк, вполн убжденный в истинности какой-нибудь идеи, не стараться убдить в том же и других, а в особенности – не стараться осуществить ее, согласуя с ней свою личную жизнь? А что такое, в современном обществ, проведеніе в жизнь новых идей, как не революціонное дло? Как же вы хотите, чтобы т самые люди, которые сдлали все, от них зависящее, для распространенія новых идей, которые старались показать и причины общественнаго зла и средства к его устраненію, старались нарисовать идеал лучшаго будущаго, – чтобы эти самые люди стали поперек дороги тм, кто стремится осуществить эти идеи на практик, чтобы они сказали им: «Продолжайте наслаждаться перспективой будущаго счастья, продолжайте страдать, вооружитесь терпніем: когда-нибудь ваши эксплуататоры согласятся, может быть, сдлать вам нкоторыя уступки». Это было бы ничм иным, как жестокой насмшкой.

Конечно, мы были бы очень рады, если бы буржуа сами поняли всю нравственную низость своего положенія, сами отказались от эксплуатаціи рабочих и передали свои фабрики, дома, земли и копи в руки общества, которое стало бы пользоваться ими для себя и замнило бы царство конкурренціи царством солидарности. Но можно ли серьезно надяться на то, что капиталисты дойдут когда бы то ни было до такой степени безкорыстія, когда мы видим, что они направляют всю силу своего войска, своей полиціи и своих судов на подавленіе самых ничтожных требованій рабочих?

Теоріи, мечты о лучшем будущем – прекрасная вещь; но если бы оппозиція существующему строю сводилась к салонной философіи или к послобденным разговорам сытых людей, если бы все ограничивалось безплодными жалобами на современное положеніе вещей и мечтаніями о будущем благ, то мы были бы очень похожи на того сытаго филантропа, с туго набитым кошельком, который говорит умирающему с голода бдняку: «Мн от души жалко вас, ваша судьба озабочивает меня в высшей степени, и я душевно желаю, чтобы ваше положеніе улучшилось; а пока – будьте бережливы и постарайтесь скопить себ на черный день», а затм проходит мимо, вполн довольный собою. Если бы это дйствительно было так, то буржуазія могла бы разсчитывать еще очень долго эксплуатировать рабочих, а рабочіе еще не скоро увидали бы конец своей нужд и страданіям.