К счастью, от идейных стремленій до попытки их осуществленія, как мы видли, –один шаг, и многія человческія натуры очень склонны этот шаг сдлать; а так как теорія анархизма есть теорія дятельная, то эти революціонныя натуры встрчаются чаще в сред анархистов, чм в какой бы то ни было другой. Отсюда т многочисленные революціонные акты, которые так пугают робкіе умы, но которые для нас служат лишь доказательством развитія наших идей.

Проповдовать жертвам эксплуатаціи покорность судьб значило бы быть в руку эксплуататорам; мы предоставляем эту роль христіанству. Ни примиреніе с дйствительностью, ни платоническія надежды не могут измнить положенія: для этого нужно дло, а самое лучшее дло, это – устраненіе стоящих на пути препятствій.

Довольно уже люди преклонялись перед власть имущими, довольно они ждали спасенія от свыше посланных личностей, довольно разсчитывали на чисто политическіе перевороты, на дйствіе законов. Осуществленіе наших идей на практик требует людей сознательных, понимающих свою силу, умющих заставить уважать свою свободу, не становясь в то же время тиранами других, – людей, которые не разсчитывают ни на кого, кром себя самих, своей собственной иниціативы, своей собственной энергіи. А эти люди явятся только тогда, когда мы будем проповдовать не примиреніе с существующим, а, наоборот, протест против него.

Это не значит, однако, что анархисты отказываются от содйствія тх, которые не склонны к активной борьб, а хотят ограничиться исключительно распространеніем идей, подготовленіем дальнйшей эволюціи; они даже не требуют, чтобы вс их идеи были непремнно восприняты цликом. В их область входит все, что уничтожает какой-нибудь предразсудок, устраняет какой-нибудь ложный взгляд, устанавливает какую-нибудь новую истину. Анархисты не пренебрегают ничьей помощью, не отталкивают никого; они всегда рады протянуть руку каждому, кто может дать им что-нибудь новое; они довольствуются тм, что соединяют в одно отдльныя усилія и обобщают отдльныя стремленія, чтобы дать людям возможность разобраться в их собственных желаніях.

Наконец, если бы даже они этого захотли, анархистам невозможно оставаться мирными дятелями: силою вещей они приходят к боле ршительным дйствіям. Может ли выносить хотя бы придирки полицейскаго тот, кто раз понял, какую низкую роль он играет? Можно ли переносить дерзость какого-нибудь судьи, когда критика уже лишила его священнаго ореола, окружавшаго его раньше? Можно ли относиться с уваженіем к богачу, когда знаешь, что роскошь, среди которой он живет, соткана из нищеты сотен семей?

Может ли согласиться идти в казармы, чтобы там служить игрушкой в руках слуг своих эксплуататоров, тот человк, который уже знает, что патріотизм есть не боле, как предлог, а настоящая роль солдата это – убійство его собратьев-бдняков?

Тот, кто понял, что бдность есть результат плохого общественнаго устройства, что одни умирают с голоду только потому, что другіе слишком сыты, или хотят накопить богатства для своих наслдников, тот не легко согласится умереть гд-нибудь на улиц. Приходит минута, когда, как бы человк не был миролюбиво настроен, он отвчает на силу – силой, на эксплуатацію – революціонным актом.

Тм, кому хотлось бы, чтобы общество преобразовалось без всяких потрясеній, лучше разстаться с этой мечтой: она не осуществима. Идеи развиваются и неизбжно ведут нас к революціи; об этом можно сожалть, но это – факт, с которым приходится помириться. Никакія стованія тут не помогут, а раз уже революція неизбжна, то единственное средство помшать ей пойти против прогресса, это – принять в ней участіе и постараться направить ее к осуществленію нашего идеала.

Мы не принадлежим к числу проповдников насилія; мы не занимаемся и тм, чтобы постоянно ругать фабрикантов и капиталистов, как либеральные буржуа когда-то постоянно ругали попов; мы не хотим толкать людей на то или другое дло, на тот или другой поступок. Мы убждены, что люди длают только то, на что твердо ршились сами, и что проповдовать какой-нибудь поступок можно только примром, а не словами и не совтами; вот почему мы ограничиваемся тм, что выводим извстныя логическія послдствія, предоставляя каждому выбирать тот способ дйствія, который кажется ему наилучшим. Но мы уврены, вмст с тм, что чм лучше будут поняты и чм больше будут развиваться наши идеи, тм многочисленне будут и акты революціоннаго протеста.

Чм глубже проникнут наши взгляды в массу, тм сознательне она будет становиться, тм живе будет в ней чувство собственнаго достоинства, и тм мене она, слдовательно, будет склонна переносить притсненія со стороны властей и эксплуатацію со стороны капиталистов; тм чаще и многочисленне станут в ней проявленія духа независимости. И это не только не огорчает нас, но совершенно наоборот: каждый акт индивидуальнаго протеста – лишній удар топора в давящее нас старое общественное зданіе. А раз уже прогресс не может обойтись без потрясеній и жертв, то мы можем только привтствовать тх, кто погибает в бур, и надяться, что их примр вызовет новых подражателей, боле многочисленных и лучше вооруженных, и что их удары будут еще сильне.

Но каково бы ни было число гибнущих в борьб, это число все-таки очень мало в сравненіи с тми безчисленными жертвами, которых постоянно поглощает чудовищная пасть нашего общества. И чм напряженне будет борьба, тм меньше будет ея продолжительность, а, слдовательно, тм больше окажется спасенных человческих жизней – жизней, которыя иначе были бы осуждены на нужду, болзни, истощеніе и вырожденіе.