Как неопределенная всеобщность счастья, так и непосредственная особенность влечений и абстрактная единичность произвола в своей взаимной внешности являются чем-то неистинным и потому все вместе сходятся в конкретно-всеобщее, в понятие свободы, волящей воли; эта воля, как уже было замечено, составляет цель развития практического духа.

{§ 470}

Практический дух содержит в себе прежде всего в качестве формальной или непосредственной воли двойное долженствование, — состоящее 1) в противоположности определенности,

{282}

положенной самой волей, к снова вступающей при этом в силу непосредственной определенности, к ее наличному бытию и состоянию, — что в то же время развивается в сознании до отношения к внешним объектам; 2) упомянутое первое самоопределение, само будучи непосредственным, первоначально не является еще поднятым до всеобщности мышления, составляющей поэтому в себе долженствование по отношению к только что упомянутому самоопределению как со стороны формы, так и со стороны содержания; противоположность, сначала существующую только для нас.

а) ПРАКТИЧЕСКОЕ ЧУВСТВО § 471 Практический дух первоначально имеет внутри себя свое самоопределение непосредственным образом, следовательно, формально, так что он находит себя как единичность, определенную в своей внутренней природе. Таким образом он является практическим чувством. В этом чувстве дух, так как в себе он есть простая, тождественная с разумом субъективность, конечно обладает содержанием разума, но лишь как непосредственно единичным и тем самым как природным, случайным и субъективным содержанием, которое в такой же мере определяет себя из частности потребностей, мнения и т. д. и из субъективности, полагающей себя для себя, наперекор всеобщему, в какой он в себе может быть соответственным разуму.

* Когда апеллируют к чувству права и моральности, как и к религиозному чувству, которое человек носит в себе, к его благожелательным склонностям и т. д., вообще к его сердцу, т. е.

к субъекту, поскольку в нем объединены все разнообразные практические чувства, — то это 1) имеет тот правильный смысл, что эти определения суть его собственные имманентные определения; 2) и затем, поскольку чувство противоположно рассудку, также тот смысл, что по отношению к односторонним абстракциям рассудка чувство может быть целокупностью. Но в такой же мере чувство может быть и односторонним, несущественным, дурным.

Разумное, которое в качестве мыслимого существует в форме разумности, представляет собой то же самое содержание, которым обладает и доброе практическое чувство, но только в его всеобщности и необходимости, в его объективности и истине.

Вот почему, с одной стороны, нелепо думать, будто с переходом от чувства к праву и долгу теряется что-нибудь в отношении содержания и высокой ценности; этот переход, напротив, впервые поднимает чувство до его истины. Столь же нелепо считать ин-

{283}

теллигенцию чем-то излишним и даже вредным для чувства, сердца и воли; истина и — что то же самое — действительная разумность сердца и воли может заключаться единственно только во всеобщности интеллигенции, а не в единичности чувства как такового. Если чувства истинны, то они являются таковыми вследствие своей определенности, т. е. своего содержания, а эта последнее только в такой мере истинно, в какой оно внутренне всеобще, иными словами, имеет своим источником мыслящий дух. Для рассудка трудность состоит в том, чтобы освободиться от того разделения, которое он однажды по своему произволу допустил между душевными способностями, чувством и мыслящим духом, и прийти к представлению, что в человеке существует только один единый разум в чувстве, воле и мышлении. В связи с этим наталкиваются на трудность в том, что идеи, принадлежащие исключительно мыслящему духу — бог, право, нравственность, могут быть также чувствуемы. Но чувство есть не что иное, как форма непосредственной своеобразной единичности субъекта, в которую может быть вложено как только что упомянутое содержание, так и всякое другое объективное содержание, которому сознание также приписывает предметность.

С другой стороны, весьма сомнительно и, даже более того, неправильно придерживаться чувства и сердца вопреки разумности мысли — права, долга, закона, потому что то, чем чувства и сердце обладают в большей мере, чем разумность мысли, есть только особая субъективность, только нечто суетное и произвольное. — На том же основании неуместно при научном рассмотрении чувств обращать внимание на что-либо иное, кроме их формы, и рассматривать их содержание, ибо это последнее в качестве мыслимого представляет собой скорее самоопределения духа в их всеобщности и необходимости, т. е. права и обязанности. Для специального рассмотрения практических чувств, а также и склонностей остаются только себялюбивые, дурные и злые чувства и склонности, ибо только они относятся к единичности, отстаивающей себя наперекор всеобщему; их содержание противоположно содержанию прав и обязанностей; но именно вследствие этого они только по противоположности с последними получают свою ближайшую определенность.

{§ 472}

Практическое чувство содержит в себе долженствование, свое самоопределение как в себе сущее, отнесенное к сущей единичности, которая имеет значение лишь в своей соразмерности с упомянутым самоопределением. Так как обоим в этой их непосредственности недостает еще объективного определения, то это отношение потребности к наличному бытию есть совер-

{284}

шенно субъективное и поверхностное чувство приятного или неприятного.

* Удовольствие, радость, боль и т. д., стыд, раскаяние, удовлетворение и т. д. представляют собой частью только видоизменения формального практического чувства вообще, частью же отличаются друг от друга по своему содержанию, составляющему определенность долженствования.