Прибавление. Для практического чувства случайно, согласуется ли непосредственное воздействие извне с внутренним определением воли или нет. Случайность — эта зависимость от внешней объективности — противоречит воле, познающей себя как нечто в себе и для себя определенное, знающей объективность как содержащуюся в своей субъективности. Воля не может поэтому удовлетвориться тем, чтобы сравнить свою имманентную определенность с чем-либо внешним и только найти соответствие обеих этих сторон; но она должна перейти к тому, чтобы положить объективность как момент своего определения, следовательно, самой создать упомянутое соответствие — свое собственное удовлетворение.

Таким образом, волящая интеллигенция развивается до влечения.

Это последнее есть субъективное определение воли, самой себе дающей объективность.

{287}

Влечение следует отличать от простого вожделения.

Последнее принадлежит, как мы видели в

{§ 426}

, к самосознанию и, таким образом, находится в стадии еще не преодоленной противоположности между субъективным и объективным. Оно есть нечто единичное и ищет только единичного для единичного, мгновенного удовлетворения. Влечение, напротив, так как оно представляет собой форму волящей интеллигенции, исходит из снятой противоположности субъективного и объективного и охватывает собой целый ряд удовлетворений, есть, тем самым, нечто целое, всеобщее.

В то же время, однако, влечение как проистекающее из единичности практического чувства и образующее собой лишь первое отрицание ее есть еще нечто особенное. Поэтому человек, поскольку он погружен в свои влечения, еще не свободен.

{§ 474}

Склонности и страсти имеют своим содержанием те же определения, как и практические чувства, и равным образом они, с одной стороны, имеют своей основой разумную природу духа, с другой же, как еще принадлежащие субъективной единичной воле, отягощены случайностью и в качестве особенных кажутся относящимися как к индивидууму, так и друг к другу внешним образом, в силу несвободной необходимости.

* Страсть в своем определении содержит то, что она ограничена особенностью определения воли, в которую погружается вся субъективность индивидуума, — каким бы ни было вообще само содержание упомянутого определения. Из-за этой формальной природы страсть не является ни доброй, ни злой; эта форма выражает лишь то, что субъект весь жизненный интерес своего духа, таланта, характера, наслаждения вложил в единое содержание.

Без страсти никогда не было и не может быть совершено ничего великого. Только мертвая, а весьма часто лицемерная мораль выступает против формы страсти как таковой.

Но относительно склонностей непосредственно ставится вопрос, какие из них являются добрыми и какие злыми, — а также, до какой степени добрые остаются добрыми, — и, так как по отношению друг к другу они являются особенными и их много, — то, как они, — так как все они, разумеется, находятся в одном субъекте и, как показывает опыт, их всех нельзя удовлетворить, — по меньшей мере должны ограничивать друг друга. С этим множеством влечений и склонностей дело сначала обстоит так же, как и с душевными силами, собранием которых должен быть теоретический дух; собранием, которое увеличивается вместе со множеством влечений. Формальная разумность влечения и склонности заключается лишь в их общей тенденции не оставаться чем-то субъективным, но быть реализованным

{288}

посредством деятельности самого субъекта, которой он снимает свою субъективность. Их подлинная разумность не может обнаружиться в рассмотрении внешней рефлексии, предполагающей самостоятельные определения природы и непосредственные влечения и именно потому лишенной в отношении их единого принципа и конечной цели. Но имманентная рефлексия самого духа состоит в том, чтобы выходить за пределы их особенности, как и за пределы их природной непосредственности, и сообщать их содержанию разумность и объективность, так что влечения и склонности раскрываются как необходимые отношения, как права и обязанности. Это объективирование обнаруживает их содержание, как и их отношение друг к другу, вообще их истину. Так и Платон на вопрос, что такое справедливость в себе и для себя, с истинным пониманием дела, поскольку он всю природу духа рассматривал с точки зрения права духа, считал возможным ответить только в объективной форме справедливости, именно в устройстве государства как нравственной жизни.

Итак, исследование о том, каковы же именно добрые, разумные склонности и каково их взаимное подчинение, превращается в выяснение того, какие отношения порождаются духом, поскольку он развивается как объективный дух, — развитие, в котором содержание самоопределения теряет случайность и произвольный характер. Рассмотрение влечений, склонностей и страстей с точки зрения их истинного содержания представляет собой поэтому учение о правовых, моральных и нравственных обязанностях.

{§ 475}

Субъект есть деятельность удовлетворения влечений, формальной разумности, а именно перевода из субъективности содержания, — которое, поскольку оно субъективно, составляет цель — в объективность, в которой субъект смыкается с самим собой.

Поскольку содержание влечения в смысле дела отличается от этой его деятельности, постольку дело, получившее осуществление, содержит в себе момент субъективной единичности и ее деятельности; это и есть интерес. Ничто не осуществляется поэтому помимо интереса.