– Очень забавно… Ноэль, я расследую грязные дела. Я работаю на страховую компанию. Да, я чертовски хорошо работаю. Моя интуиция редко меня подводит. И насчет Бариччи я тоже не ошибся. Каждое его движение, каждый жест вызывают подозрения и требуют ответных действий, то есть расследования.

– Например, почему он вдруг пожелал увидеть свое дитя, которое не признавал и которым не интересовался восемнадцать лет?

– Совершенно верно. Я был почти уверен, что вы никогда не встречались с ним. Иначе я знал бы это. Но у меня не было уверенности в том, что вы не переписывались. Тогда Бариччи мог сообщить вам о своих намерениях и даже обманом заставить помогать себе. У вашего отца, я имею в виду вашего настоящего отца, Эрика Бромли, пояснил Эшфорд, – большие связи. У него много богатых и влиятельных друзей, а их роскошные дома полны…

– Да, дорогих картин, – продолжила Ноэль. – Я могла бы представить Бариччи списки этих ценнейших произведений искусства, а также указать, где именно они висят в этих богатых домах и где он мог бы, найти бесчисленные и бесценные сокровища.

– Но ведь тогда я не знал вас, – мягко возразил Эшфорд, проводя рукой по ее волосам. – Когда я сел на этот поезд в Саутгемптоне и увидел вас, единственное дитя Бариччи, направляющейся в Лондон с какой-то тайной целью, я ведь и понятия не имел о том, какая вы.

– А когда вы пришли к выводу, что я не связана с Бариччи деловыми отношениями?

– Тотчас же. Стоило мне побыть в вашем обществе пять минут, и я тотчас же отбросил прочь свои подозрения. Но признаюсь, для полной уверенности я решил еще понаблюдать за вами. Но я никогда не верил, что вы способны на сознательный обман или на преступление. – Его губы дрогнули в улыбке. – Вы чертовски честны. Кроме, конечно, тех случаев, когда речь идет об игре в карты.

– Вы хотите сказать, что обвиняете меня в шулерстве?

– Гм-м… Никто не может обыграть меня в пикет. Должно быть, вы все-таки жульничали.

– Вы высокомерный и самонадеянный тип! – Ноэль потерлась щекой о его плащ. – Я просто блестяще играю в карты.

Эшфорд отвел с ее лба густую прядь черных как смоль волос и обнял ее за шею:

– Вы блестящая личность и блестящая женщина. Скажите, что поняли меня и не сердитесь.

– Я поняла вас.

– Скажите, что я прощен.

– Ну это как сказать! – Руки Ноэль легли ему на плечи, и она отстранилась, глядя ему в глаза – Что вы имеете в виду? От чего зависит мое прощение?

– От того, поцелуете вы меня или нет, – ответила она, и в глазах ее заплясали смешинки. – Если вы это сделаете, я окончательно прощу вас.

– Господи, Ноэль, вы искусительница! – Его губы прильнули к ее губам, и их жаркий и бесконечно долгий поцелуй, от которого по жилам ее потек огонь, казалось, будет длиться вечность.

С приглушенным стоном Эшфорд поднял ее, оторвал от земли и прижал к себе с неистовой страстью. Их тела были так близко друг от друга, как только позволяла их громоздкая зимняя одежда, и Ноэль таяла в его объятиях и отвечала на его страсть так же пылко.

– Господи, я хочу вас, – пробормотал Эшфорд. Его дрожащая рука, проникнув под накидку, коснулась ее груди, нащупала отвердевший сосок; восстававший и поднимавшийся под его прикосновениями. – Я хотел бы уложить вас на траву прямо здесь и сейчас любить вас. Ах, Ноэль…

Его тело рванулось к ней, бедра прижались к ее телу, будто по собственной воле, инстинктивно ища теплую ложбинку, желанную гавань… а она готова была подчиниться ему и отдаться новым ощущениям, от которых кружилась голова и спирало дыхание.

И снова Эшфорд опомнился первым и отстранился от нее и теперь стоял, прислонясь к дереву, отчаянно пытаясь овладеть своими чувствами, а Ноэль все еще прижималась к нему.

– Что же, черт возьми, со мной творится? Неужто я совсем потерял голову? Я пытаюсь соблазнить вас прямо На пороге родительского дома, где в гостях находятся ваши родители. А сам обещал им проявлять скромность.

Ноэль не могла произнести ни слова, не могла унять сладкой дрожи, не могла овладеть собой.

– Ноэль! – Эшфорд коснулся ее горячей щеки и приподнял пальцами ее лицо, стараясь прочесть выражение ее глаз, – С вами все в порядке? – Нет, – ответила она честно.

– Но вам следовало дать мне пощечину!

– А я предпочла отдаться своим ощущениям и делать все то, что мы делали.

– И я тоже, – выдохнул Эшфорд, Коснувшись легким поцелуем ее лба, потом переносицы. – Но мы не можем больше позволить себе этого. Надо вернуться в дом. К счастью, начался ветер. Этим можно будет объяснить ваш румянец, растрепавшиеся волосы и учащенное дыхание. – Эшфорд отвел ее руку от своего лица: – Довольно, маленькая искусительница. Идемте, пока не выбежал ваш отец и не вызвал меня на дуэль.