— Возможно или нет, но это так, — юноше показалось, что он слышит грусть в голосе брата.

— А можно мне на него взглянуть? — чувствуя некое смущение и, вместе с тем — удивительное нервное возбуждение, словно от приближения к чуду, попросил он, не позволяя себе особенно сильно верить в то, что брат покажет, чтобы потом, в случае отказа, не очень разочароваться.

Но брат не стал возражать. Запустив руку в сумку, он вытащил из нее длинную узкую рукоять — точеную, удивительно удобную, когда, ложась в ладонь, она тотчас становилась ее частью, сливаясь с людской плотью. Золотая, увенчанная огромным рубином, она, вместе с тем, не казалась вычурно дорогой, словно и в этом богатстве был какой-то особый, священный смысл. Как луч огня от факела, от нее исходил клинок — совершенно белый, отточенный до блеска и покрытый тончайшим рисунком загадочных символов.

Взгляд Алиора скользил по клинку, который притягивал к себе и больше не отпускал, завораживая.

"Если у меня будет когда-то свой меч, то только такой", — подумал он, не понимая, откуда в нем взялась эта уверенность. Он просто знал, что так должно быть, и все.

В какой-то миг ему показалось, что он начал слышать голос символов, покрывавших металл. Еще бы один миг, один знак, и… Но тут вдруг все оборвалось, закончилось — клинок, едва начавшись, оборвался разломом. Как рука, отсеченная у плеча.

Царевич что было сил сжал губы, сдерживая готовый вырваться стон. Он всем телом, всей душой ощутил непереносимую боль меча, бывшего когда-то великим воином, а ставшего жалким безруким калекой. Бесполезный осколок минувшего, у которого теперь не было даже ножен, когда раздробленный, расщепленный край не входил в них.

— Как это случилось? — спросил Алиор. Его голос дрожал, как если бы искалечило его самого. — В легендах… В них ведь ничего не сказано..! — он бы знал, он бы запомнил, такое просто невозможно забыть!

— Этот меч всегда считался непобедимым, — медленно начал Аль-си, глядя на свой меч. Осторожно погладив его, словно тот был живым существом, он начал медленно заворачивать его в отрез золотой материи, которой он, судя по всему, был укрыт, пока не выскользнул то ли случайно, то ли по собственной воле. — Когда кочевники стали приближаться к столице, когда обнаружилось, что их так много, что ни одно, даже самое отважное войско не сможет им противостоять, отец взял его, в надежде, что меч сотворит чудо…

— Но его ведь можно починить? — проговорил юноша, хотя сам и сомневался. Разве пришить назад человеку отрезанную руку?

— Разве что перековать, — горько усмехнулся царевич. — Только где найдешь древних мастеров?

— Гномы живы до сих пор. Я, пока был маленький, даже встречал их.

— Тебе показалось. Гномов нет. Даже если они и были когда-то.

— Но легенды…

— Это только легенды.

— Как и меч царя-Объединителя?

Альнар тяжело вздохнул, затем чуть слышно проговорил:

— Ты же сам видишь: его больше нет… Брат, нам пора перестать мечтать. И начать жить. Только тогда мы сможем сделать что-то для других.

— Отказавшись от себя? — царевич упрямо мотнул головой. Нет. Он не хотел. Ведь стоит ему хотя бы на миг допустить, что гномы остались лишь в легендах, и он поверит, что и повелителей дня и ночи тоже нет, а тогда зачем все: дорога, вообще жизнь? — Нет, — твердо сказал он. — Мы найдем гномов. И они починят меч.

— С чего бы им? — начал наследник, но затем решительно качнул головой: — Хватит об этом. У нас и других забот полон рот, — он огляделся вокруг, недовольно поморщился. — Куда подевались эти бродяги?

— Они ведь не бросили нас? — неуверенно спросил Аль.

— Ты что! — возмущенно воскликнул наследник. — Как ты можешь не доверять им, после того, как они доверили тебе свои жизни, идя по дорогам, которые ты выбирал!

Юноша даже не смутился.

— Да, я не доверяю людям. Так же, как и ты. Или не поэтому ты не стал говорить Лоту о золоте?

— Я доверил ему нести золото. Тебе не кажется, что это — нечто большее?

Аль пожал плечами. Для него доверие было чем-то полным и безоговорочным. А доверять так можно только самому себе. И то не всегда.

Смерив брата осуждающим взглядом, наследник качнул головой:

— Так нельзя. Невозможно жить, когда все вокруг — враги.

— Я не сказал, что враги.

— Но не друзья!…Лот проиграл тот спор. И совсем не потому, что Рик погиб. Ты так ничего и не понял…

— В отличие от Рика, Лот жив. Почему же ты говоришь о нем так, словно он остался в прошлом? Это твое доверие?

— Дорога изменила его. Если ты не заметил этого.

— Ты хочешь сказать, что прежде он не знал, что такое дружба, а теперь понял? — не сдержавшись, рассмеялся Аль, такой забавной показалась ему эта мысль. Так можно было сказать о ком угодно, но только не о Лоте! Потому что бродяга просто не выживет, если будет один.