Том 1. Громокипящий кубок
вернуться

Северянин Игорь Васильевич
Шрифт:

Веймарн.

1913. Июль.

Озеровая баллада

Св. кн. О.Ф. Имеретинской

На искусственном острове крутобрегого озера Кто видал замок с башнями? кто к нему подплывал? Или позднею осенью, только гладь подморозило, Кто спешил к нему ветрово, трепеща за провал? Кто, к окну приникающий, созерцания пестрого Не выдерживал разумом — и смеялся навзрыд? Чей скелет содрогается в башне мертвого острова, И под замком запущенным кто, прекрасный, зарыт? Кто насмешливо каялся? кто возмездия требовал? Превратился кто в филина? кто — в летучую мышь? Полно, полно, то было ли? может быть, вовсе не было?.. Завуалилось озеро, зашептался камыш.

1910. Июнь.

Издевательство

Как блекло ткал лиловый колокольчик Линялую от луни звукоткань! Над ним лунел вуалевый эольчик И, камешки кидая в воду: «кань», Чуть шепотал устами, как коральчик: Он был оно: ни девочка, ни мальчик. На озере дрожал электробот. Все слушали поэта — экстазера И в луносне тонули от забот. Но призраками Серого Мизэра Шарахнулся пугающий набат, — И в отблесках пылающего замка Умолк поэт, как жалкий акробат: — Царица Жизнь воспитана, как хамка!

1911. Март.

На голос весенней новеллы

Обстругав ножом ольховый прутик, Сделав из него свистящий хлыстик, Королева встала на распутье Двух аллей. И в девственном батисте Белолильной феей замерла. Вот пошла к избушке столяра, Где лежали дети в скарлатине, Где всегда отточенный рубанок Для гробов, для мебели, для санок. Вот и пруд, олунен и отинен, Вот и дом, огрустен и отьмен. — Кто стучит? — спросил столяр Семен. «Королева»: шепчет королева. Прохрипели рыжие засовы. Закричали в отдаленье совы. Вспомнилась весенняя новелла: В ясенях отданье столяру. Он впустил. Взглянула — как стрелу, Прямо в глаз любовника метнула. И пошла к отряпенной кроватке. Смерть и Жизнь над ней бросали ставки. Было душно, холодно и лунно. Столяриха билась на полу И кричала: «дайте мне пилу»!

1911. Ноябрь.

Эскизетка

Соны качеля, белесо ночело. Лес печалел в белосне. Тюли эоля качала Марчелла: — Грустно весенне усни! — Точно ребенка, Марчелла качала Грезы, меня и весну. Вот пробесшумела там одичало Глуше затишия мышь. Крылья дымели, как саван истлевший. — Сердце! тебя не поймешь, Лед запылавший!

1911. Март.

Эго-Рондола

Я — поэт: я хочу в бирюзовые очи лилии белой. Ее сердце запело: Ее сердце крылато: Но Стебель есть у нее. Перерублю, и Белый лебедь раскрыл бирюзовые очи. Очи лилии Лебедь раскрыл. Его сердце запело. Его сердце Крылато! Лебедь рвется в Эфир к облакам — К белым лилиям неба, к лебедям небес! Небесная бирюза — очи облак. Небо запело!.. Небо Крылато!.. Небо хочет в меня: я — поэт!

Промельк («Голубые голуби на просторной палубе…»)

Ив. Лукашу

Голубые голуби на просторной палубе. А дождинки капали, — голуби их попили. На просторной палубе голубые голуби Все дождинки попили, а дождинки капали.

1911.

Пятицвет II

В двадцать лет он так нашустрил: Проституток всех осестрил, Астры звездил, звезды астрил, Погреба перереестрил. Оставалось только — выстрел.

1911.

В ресторане

Граалю Арельскому

Воробьи на дорожке шустрятся. Зеленеют кудри кротекуса. Привезли из Остэндэ устрицы И стерлядей из Череповца. — Послушайте, вы, с салфеткою, Накройте мне стол под липою; И еще я вам посоветую Не стоять каменной глыбою, А угостить меня рыбою, Артишоками и спаржей. Вы поняли? — «Помилуйте, даже Очень И буду точен».

1911. Май.

Отчаяние

Я, разлоконив волосы русые, Ухватила Петьку за ушко, В него шепнула: «тебя я скусаю»: И выпила бокал Клико. Успокоив его, благоматного, Я дала ему морковки и чайку И, закричавши: «Всего приятного!», Махнула серной по лужку. Муж приехал с последним автобусом — Будничный, потертый манекен: Я застонала, и перед образом Молила участи Кармен!..