– Правда? – удивилась Кейт.

– Конечно.

– Откуда вы знаете?

– Из Монтеня.

Она натянула одеяло, сощурив глаза:

Вы гений… Конечно.

Гением оставался не долго. Его «страшная история» про то, как в начале строительства вечно натыкаешься на какие-то скелеты и приходится помалкивать, чтобы избежать расследования, не угробить уже разведенный бетон и не потерять кучу денег, ни на кого не произвела впечатления.

Полный провал…

Самюель вспомнил единственный урок французского, на котором он не заснул:

– История эта про одного парня, крестьянина, который не хотел служить в армии Наполеона и сдохнуть как собака… Тогда это называлось налог кровью… Забирали на пять лет, и шансов выжить было мало, но если у тебя водились деньги, ты платил, и кто-то другой шел вместо тебя…

У него не было ни гроша, и он дезертировал.

Префект вызывает отца, изголяется над ним как может, но бедняга и правда не знает, где его сын… Через какое-то время он находит его в лесу мертвого, изо рта трава торчит, видать, только ею и питался – умер с голода. Старик взваливает сына на плечи и, никому ничего не сказав, тащит его три лье до префектуры…

Негодяй префект веселился на балу. И вот он возвращается домой, в два часа ночи, и видит бедного крестьянина у своих дверей, и тот ему говорит: «Вы хотели моего сына, мсье префект, так вот он». Кладет труп у стены и уходит.

Уже лучше… Не был уверен, но эта «страшилка» напомнила ему что-то из Бальзака…

Девочки историй не знали, и настроение поддерживал Клэптон… Его стаккато звучали макабрически… Встрял Ясин:

– Ладно, предупреждаю, моя будет короткая…

– Опять что-нибудь про зверства с улитками? – забеспокоились вокруг.

– Нет, о сеньорах из Франш-Конте и Верхнего Эльзаса… Графах Монжуа и сеньорах Меше, если хотите точнее…

Ворчание среди наших ковбоев. Умничания не надо, спасибочки.

Бедный рассказчик обекуражен, не знает, продолжать ему или нет.

– Давай, – процедила Хатти, – расскажи нам еще раз про посвящение в рыцари и про налог на соль. Мы это обожаем.

– Нет, я не о налоге, а о так называемом «праве сеньора на отдых»…

– Ааа, ну да… Право вешать гамаки на зубцы стен?..

– Да не то совсем, какие же вы глупые… Холодными зимними вечерами эти сеньоры имели «право вспарывать животы паре крепостных, чтобы согреть ноги в их дымящихся внутренностях». Вот и все.

Оказалось, совсем неплохо. Их «бэээ», «фууу», «ты уверен?», «гаааадость…» согрели сердце ему.

– Ну ладно, на сегодня хватит, – объявила Кейт… Time to go to bed…[344]

Народ уже сражался с молниями своих спальников, как вдруг запротестовал чей-то тихий голос и все замерли:

– У меня тоже есть история… Они не замерли. Остолбенели.

Сэм, как всегда оказался на высоте, сострил, чтоб разрядить обстановку:

– Недра, ты уверена, что твоя история действительно ужасная?

Она кивнула.

– Потому что если она не страшная, – добавил он, – то в кои-то веки уж лучше промолчи…

Раздался смех, и ей захотелось продолжать.

Шарль смотрел на Кейт.

Как она тогда сказала?

Numb.

She was numb.[345]

Numb, напряжена, ямочки на щеках, на подбородке.

– Это история про мезяноверча…

– А?

– Чего?

– Говори громче, Недра!

Огонь, собаки, совы, даже ветер, ловили каждое ее слово. Откашлялась:

– Кхе… о дождевом червяке… Кейт встала на колени.