Шрифт:
– Кажись, на сегодня успокоился германец, вашбродь!
– Да уж… Кто-то успокоился, а кого-то мы успокоили…
– В самую суть вы сказали, вашбродь. Успокоили мы их изрядно… Вонища завтра будет – Господи спаси! Лето все ж… – сделал неожиданный вывод мой практичный фельдфебель.
– А у нас сколько упокоилось? – Я присел на патронный ящик и снял каску. Жарко!
– Осьмнадцать душ, вашбродь! И раненых, почитай, три десятка. Тяжелых мы прибрали – санитары их уже выносят. А легкие сами дойдут.
– Полста человек за день. Черт! – Я вдарил кулаком по колену. – Это что же? У нас, получается, сто тридцать человек в строю?
– Где-то так оно и выходит, вашбродь! Авось легкоранетые опосля перевязки возвернутся. Глядишь, на десяток больше будет!
– Не густо…
Ну, все! Последняя закорючка поставлена и заверена ротной печатью.
Образовавшееся свободное время я решил использовать для ухода за оружием: разобрал и вычистил автомат, набил патронами опустевшие магазины.
В ожидании ужина поразмышлял на тему «Что день грядущий нам готовит…», без особого, впрочем, успеха.
Ничего хорошего и уж тем более позитивного в голову не пришло.
Депрессия, однако…
Стресс…
11
Ближе к ночи в наши траншеи пришла команда разведчиков – пошарить по нейтральной полосе, пока саперы будут восстанавливать проволочное заграждение.
Послушать, пощупать, понюхать…
По такому случаю Казимирский отправил меня на наблюдательный пункт – бдеть, а сам завалился спать.
Благодетель…
Приведший разведчиков Лиходеев о чем-то шушукался с их фельдфебелем, настороженно косясь на меня.
Задумал что-то Кузьма Акимыч…
Как пить дать…
О, сюда идет! И выражение на физиономии хитровато-просительное…
– Вашбродь, тут такое дело…
– Ну? – Я вопросительно приподнял бровь.
– Тут, стало быть, разведка к немецким траншеям идет…
– Идет…
– Значит, нам бы того-самого… Этого… Тоже бы не худо было бы… – Темнит что-то Кузьма Акимыч. Аж дар связной речи потерял…
– И нам не худо было бы пойти? – Мысленно сложив два и два, я вычислил мотив столь пространно-нерешительных речей. – Хочешь послать солдатиков у мертвяков по карманам пошарить?
– Выходит так, вашбродь!
Ну что ж… С одной стороны – это «ай-яй-яй»! С другой стороны, меня вежливо известили о скромном намерении помародерничать, а это не может не радовать в плане дисциплины!
– Ладно! Шут с вами! Сколько думаешь народу пустить?
– Восьмерых! – выпалил Лиходеев, обрадованный моей сговорчивостью.
– Не-э… Четверых! И один из них – мой вестовой.
– Так точно, вашбродь! – гаркнул фельдфебель. Если он и был недоволен, то виду не показал.
– Жигун! – кликнул я своего самого шустрого вестового. – Пойдешь на ничейную землю с остальными… Глянешь там, что да как! Уяснил?
– Будет исполнено, вашбродь!
– Все! Сгиньте с глаз моих!
Сначала, аккуратно и бесшумно, по одному, на нейтралку ушли разведчики, следом приготовились и мои ушлые подчиненные.
Лиходеев лично проинструктировал каждого, уделив особое внимание Жигуну. Пальцем левой руки, подцепив вестового за ремешок каски, подтянул его ухо к своему рту и что-то вполголоса внушил, наставительно помахивая указательным пальцем правой перед носом гренадера.
– Уяснил, босота казанская? – закончив поучения, взрыкнул Кузьма Акимыч.
– Так точно, господин фельдфебель!
– Ну тогда идите! С Богом!
Гренадеры по очереди перемахнули через бруствер и исчезли в ночи.
Отправив солдат на задание, фельдфебель подошел поинтересоваться: «Какие будут приказания?»
– Вот что, Лиходеев! Раз уж я сегодня такой добрый, то сиди-ка ты тут вместо меня и наблюдай. А я вздремну, пожалуй! Устал, как собака, а вы тут со своими инициативами лезете!
Бросив охапку принесенного Савкой свежего сена в подбрустверную нишу, я расстегнул амуницию, пристроил в изголовье автомат и улегся спать, завернувшись в шинель. Лето хоть и теплое, а земля-то – холодная!
Уснул быстро, даже несмотря на то что в наших окопах уже вовсю шумели, разворачивая свою ремонтно-хозяйственную деятельность, бравые саперы.