Том 1. Стихотворения 1906-1920
вернуться

Цветаева Марина Ивановна
Шрифт:

(Моряки и певец)

Среди диких моряков — простых рыбаков Для шутов и для певцов Стол всегда готов. Само море нам — хлеб, Само море нам — соль, Само море нам — стакан, Само море нам — вино. Мореходы и певцы — одной материи птенцы, Никому — не сыны, Никому — не отцы. Мы — веселая артель! Само море — нам купель! Само море нам — качель! Само море — карусель! А девчонка у нас — заведется в добрый час, Лишь одна у нас опаска: Чтоб по швам не разошлась! Бела пена — нам полог, Бела пена — нам перинка, Бела пена — нам подушка, Бела пена — пуховик.

(Певец — девушкам)

Вам, веселые девицы, — Не упомнил всех имен — Вам, веселые девицы, От певца — земной поклон. Блудного — примите — сына В круг отверженных овец: Перед Господом едино: Что блудница — что певец. Все мы за крещенский крендель Отдали людской почет: Ибо: кто себя за деньги, Кто за душу — продает. В пышущую печь Геенны, Дьявол, не жалей дровец! И взойдет в нее смиренно За блудницею — певец. Что ж что честь с нас пооблезла, Что ж что совесть в нас смугла, — Разом побелят железом, Раскаленным добела! Не в харчевне — в зале тронном Мы — и нынче Бог-Отец — Я, коленопреклоненный Пред блудницею — певец!

«Хоровод, хоровод…»

— Хоровод, хоровод, Чего ножки бьешь? — Мореход, мореход, Чего вдаль плывешь? Пляшу, — пол горячий! Боюсь, обожгусь! — Отчего я не плачу? Оттого что смеюсь! Наш моряк, моряк — Морячок морской! А тоска — червяк, Червячок простой. Поплыл за удачей, Привез — нитку бус. — Отчего я не плачу? Оттого что смеюсь! Глубоки моря! Ворочáйся вспять! Зачем рыбам — зря Красоту швырять? Бог дал, — я растрачу! Крест медный — весь груз. — Отчего я не плачу? Оттого что смеюсь!

Между 25 мая и 13 июля 1920

«И что тому костер остылый…»

И что тому костер остылый, Кому разлука — ремесло! Одной волною накатило, Другой волною унесло. Ужели в раболепном гневе За милым поползу ползком — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском! Кусай себе, дружочек родный, Как яблоко — весь шар земной! Беседуя с пучиной водной, Ты все ж беседуешь со мной. Подобно земнородной деве, Не скрестит две руки крестом — Дщерь, выношенная во чреве Не материнском, а морском! Нет, наши девушки не плачут, Не пишут и не ждут вестей! Нет, снова я пущусь рыбачить Без невода и без сетей! Какая власть в моем напеве, — Одна не ведаю о том, — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском. Такое уж мое именье: Весь век дарю — не издарю! Зато прибрежные каменья Дробя, — свою же грудь дроблю! Подобно пленной королеве, Что молвлю на суду простом — Я, выношенная во чреве Не материнском, а морском.

13 июня 1920

«Вчера еще в глаза глядел…»

Вчера еще в глаза глядел, А нынче — все косится в сторону! Вчера еще до птиц сидел, — Все жаворонки нынче — вороны! Я глупая, а ты умен, Живой, а я остолбенелая. О вопль женщин всех времен: «Мой милый, чтó тебе я сделала?!» И слезы ей — вода, и кровь — Вода, — в крови, в слезах умылася! Не мать, а мачеха — Любовь: Не ждите ни суда, ни милости. Увозят милых корабли, Уводит их дорога белая… И стон стоит вдоль всей земли: «Мой милый, что тебе я сделала?» Вчера еще — в ногах лежал! Равнял с Китайскою державою! Враз обе рученьки разжал, — Жизнь выпала — копейкой ржавою! Детоубийцей на суду Стою — немилая, несмелая. Я и в аду тебе скажу: «Мой милый, что тебе я сделала?» Спрошу я стул, спрошу кровать: «За что, за что терплю и бедствую?» «Отцеловал — колесовать: Другую целовать», — ответствуют. Жить приучил в самóм огне, Сам бросил — в степь заледенелую! Вот что ты, милый, сделал мне! Мой милый, чтó тебе — я сделала? Все ведаю — не прекословь! Вновь зрячая — уж не любовница! Где отступается Любовь, Там подступает Смерть-садовница. Само — чтó дерево трясти! — В срок яблоко спадает спелое… — За все, за все меня прости, Мой милый, — что тебе я сделала!

14 июня 1920

Евреям («Так бессеребренно — так бескорыстно…»)

Так бессеребренно — так бескорыстно, Как отрок — нежен и как воздух синь, Приветствую тебя ныне и присно Во веки веков. — Аминь. — Двойной вражды в крови своей поповской И шляхетской — стираю письмена. Приветствую тебя в Кремле московском, Чужая, чудная весна! Кремль почерневший! Попран! — Предан! — Продан! Над куполами воронье кружит. Перекрестясь — со всем простым народом Я повторяла слово: жид. И мне — в братоубийственном угаре — Крест православный — Бога затемнял! Но есть один — напрасно имя Гарри На Генриха он променял! Ты, гренадеров певший в русском поле, Ты, тень Наполеонова крыла, — И ты жидом пребудешь мне, доколе Не просияют купола!

Май 1920

«Где слезиночки роняла…»

Где слезиночки роняла, Завтра розы будут цвесть. Я кружавчики сплетала, Завтра сети буду плесть. Вместо моря мне — все небо, Вместо моря — вся земля. Не простой рыбацкий невод — Песенная сеть моя!

15 июня 1920

Земное имя

Стакан воды во время жажды жгучей: — Дай — или я умру! — Настойчиво — расслабленно — певуче — Как жалоба в жару — Все повторяю я — и все жесточе Снова — опять — Как в темноте, когда так страшно хочешь Спать — и не можешь спать. Как будто мало по лугам снотворной Травы от всяческих тревог! Настойчиво — бессмысленно — повторно — Как детства первый слог… Так с каждым мигом все неповторимей К горлу — ремнем… И если здесь — всего — земное имя, — Дело не в нем.

Между 16 и 25 июня 1920

«Заря пылала, догорая…»

Заря пылала, догорая, Солдатики шагали в ряд. Мне мать сказала, умирая: — Надень мальчишеский наряд. Вся наша белая дорога У них, мальчоночков, в горсти. Девчонке самой легконогой Все ж дальше сердца не уйти! Мать думала, солдаты пели. И все, пока не умерла, Подрагивал конец постели: Она танцóвщицей была! …И если сердце, разрываясь, Без лекаря снимает швы, — Знай, что от сердца — голова есть, И есть топор — от головы…