Подойдя к краю утеса, потому что не мог оторваться от трогательного вида своего первого дома, Майкл достал из кармана письмо. Оно было из Лондона, в этом он был уверен.

Если бы только оно было от нее. Он принес его сюда, далеко-далеко от Бринлоу и любопытных взглядов добросердечных Латтимеров, которые, похоже, решили не отходить от него ни на шагни на конюшне, ни в доме. Майкл не привык жить ежедневно, нет, ежечасно в окружении других людей.

В душе он знал, что это письмо не от Грейс. Обычная серая бумага была запечатана огромным куском ржаного теста, и адрес был написан смутно знакомым почерком, непохожим на изящный наклонный почерк Грейс.

Прошла всего лишь неделя с тех пор, как она уехала, и он довольно успешно уничтожил все шансы на продолжение знакомства. Теперь в этом мире он будет последним человеком, к которому она когда-нибудь в своей жизни захочет подойти.

Но Майкл давно понял, что надежда – обязательный компонент для того, чтобы в жизни оставалась цель. Поэтому он никогда не переставал надеяться. Даже когда нет никаких оснований для исполнения желаний, надежда необходима. Потому что без нее, без мечтаний душа сохнет и умирает.

Поэтому когда миссис Латтимер, вернувшись вчера поздно из деревни, вложила Майклу в руки письмо, он понадеялся, что оно от Грейс. Он принял решение, что, прежде чем откроет письмо, навестит призрак своего прошлого, Уоллес-Эбби. Он встал на рассвете и проехал на юг верхом несколько часов, чтобы оказаться здесь.

Майкл сломал затвердевшее серое тесто и развернул письмо. Ветер трепал края бумаги, мешая читать.

«Уважаемый мистер Раньер!

Молюсь, чтобы вы благополучно доехали. Прошлой весной мистер Сэмюел Брин, когда заболел, под строжайшим секретом сообщил мне ваше имя в качестве наследника. Пожалуйста, знайте, что все мы здесь в приюте разделяем вашу скорбь по поводу смерти нашего преданного благотворителя. Он всегда был так добр к сиротам приюта, потому что когда-то и сам жил среди нас. Он упоминал, что вы ведете очень уединенный образ жизни, но, возможно, отнесетесь к нам благосклонно.

Как хозяйка приюта здесь, на Лэмс-Кондуит-Филдс, я чувствую себя очень неловко, беспокоя вас просьбой. В прошлом мистер Брин имел обыкновение организовывать и оказывать существенное содействие рождественскому празднику для детей.

Мы, конечно, ничего не ждем, потому что понимаем, что Бринлоу требует много расходов. Но если есть хоть самый крошечный шанс, что вы доброжелательно отнесетесь к этой мольбе, мы будем вам очень благодарны.

С почтением, Анна Кейн».

Майкл закрыл глаза, словно сопротивляясь неприятным воспоминаниям о приюте. Он представил себе серую жизнь детей, живущих там теперь, а порывы ветра ударялись о его тело, словно хотели сбить с ног. Ночи – длинные и темные, дни – трудные и очень часто мрачные, холщовая одежда – блеклая и вызывающая зуд, жидкая каша и хлеб из муки грубого помола и цвета золы, а кожа детей практически серая от недостатка питания. Единственное, что имеет в их жизни цвет, – это их мечты.

И еще Рождество.

Это был единственный день, когда мальчикам из западного крыла и девочкам из восточного позволяли находиться вместе. Единственный день, когда они наедались почти досыта. И единственный день, когда Майкл и остальные мальчишки пели «Мессию» в переполненной светской знатью церкви. У важных лордов и леди просыпалась совесть, они открывали свои кошельки, пока слушали игру учителя приюта на прекрасном органе, который мистер Гендель передал в дар шестьдесят лет назад.

Этот единственный день Майкл с нетерпением ждал каждый год.

Он вернется. Вернется, чтобы внести краски в жизнь мальчишек и девчонок на Рождество. Он может отложить свои планы по развитию Бринлоу. Ему некуда спешить, правда. Ради чего он так торопится?

Интересно, подумал Майкл, как отреагирует миссис Кейн, когда поймет, что мистер Раньер – человек, которого она знала под другим именем…

Майкл свернул письмо и сунул его в пальто, глубокие разрезы по бокам которого хлопали на ветру. Он бросил еще один долгий взгляд на потерянное наследство и отвернулся.

Времени было мало. Если он действительно намерен это сделать, ему придется мчаться во весь опор в Лондон до конца недели. И ещё надо будет составить план, чтобы не раскрыть себя. Он, конечно, никогда не сможет забыть муравейник пользующихся дурной славой лондонских трущоб, доки или иные темные места, куда может отправиться.

Майкл направился назад в Бринлоу и отказывался признавать один-единственный момент, что возможно, только возможно, это и был тот самый предлог, который он искал; шанс увидеть ее еще раз.