— Что случилось тогда? Как я оказался на обочине? — спросил Николай.

— Мне по башке звезданули. Я и вырубился. Очухался не скоро. На мое счастье военная машина шла. Притормозила. Успели одного рэкетира прихватить. По случайности не успел смыться. Шарил в твоей сумке. Остальные сквозанули. Прижали его. Раскололся до самой задницы. Оно и так все было явно. Гришку не успели закопать. А тебя, так и сказал, в реку скинули. Где искать? Где скинули? Он не видел. Вломили ему за вас обоих, оставили подыхать на дороге. Меня откачали кое-как. Я через пару часов дотянул до Смоленска, оттуда позвонил Макарычу. Сказал, что случилось. Он поначалу на меня наехал. Да так, что я озверел. Хотел уйти от него. Но в Москве увиделись, обговорили все спокойно. Он сам ездил Гришку хоронить. А тебя так и не нашли… Тебя Макарыч видел?

— Конечно!

— Прости, Николка! Так дерьмово получилось. Я и сам не знаю, как выжил в тот день. Гришкина баба до сих пор на меня косится. Но что я мог с д е лать? Вон, Макарыч не может найти рэкетиров. А уж не нам чета. Его фартовые всю Россию про- шмонали. Пока без пользы и результата!

— Ладно, Женька! Сменщик у тебя имеется?

— Да! Нашел мужика! Ничего, свойский человек! Но до тебя далеко ему! Бздиловатый! И жадный! Но не до выбора! Да и где лучшего сыщешь? Не все теперь соглашаются рейсовать и рисковать.

— А что ты хочешь? Один такой случай может стоить жизни…

— Ну, ты вернешься ко мне? — глянул в глаза Калягина, боясь отказа.

— Я уже дал слово Макарычу. С тобой останусь!

— Спасибо тебе, Коляп! Хоть ты понял! Значит, живем! И снова вместе!

Николай рассказал Евгению, что ему придется пожить в Красноярске с неделю, пока он — Калягин — оформит сдачу грузов.

— Да ладно, Николай! Разберемся. Надо, значит, подожду. Но вечером мы увидимся в гостинице? Я в «Сибири», как всегда!

Хотел назвать свой номер в гостинице, но в это время чья-то рука взяла Николая за локоть.

— Отец! Срочно нужно поговорить! — увидел Калягин сына и удивился.

Павел улыбался, но в глазах стыла растерянность.

— Пошли ко мне, — привел в кабинет, усадил напротив. И долго искал подходящие слова, не зная, с чего начать.

Николай смотрел на Павла, не понимая, что с ним произошло.

— Мне позвонили. Понимаешь? Сообщили, что нас берут. Всех! В Штаты! Теперь это окончательно. Имеется официальное разрешение. Нужно оформлять визы. Это недолго. Много времени не займет. Мы уедем… Прости, отец! Я знаю, что огорчил тебя. Но мы так долго ждали этого решения! — смотрел виновато.

— Ты не огорчил. И не беспокойся. Я проживу. У каждой птицы свои крылья и свои гнезда. Чего тревожишься? Не пропаду!

— Прости нас! Меня прости!

— За что?

— Я виноват! Я все это затеял! Устал от жизни здесь! А главное, надоело все! Вчера опять звонили по телефону. Грозят расправой уже с детьми, надругательством над дочкой. Этого не переживу! Народ вконец озверел. Нет закона и защиты! Мы бесправны, как рабы! И это не скоро кончится. Рисковать дальше не могу! Семья не простит. Всегда жить под страхом — устаешь. А потому уезжаем. Там мы станем вновь людьми. Нас не осмеют и не обманут. Нам никто не посмеет грозить.

— Возможно, ты прав! Главное в жизни — дети. Это хорошо, что о них беспокоишься. Из тебя получится прекрасный отец, и я горжусь тобой, сынок! Береги их!

— Я знаю, как подло поступаю с тобой! Но что мне делать?

— Уезжайте! Решили! Значит, так надо! А я останусь здесь — в России. Она неказистая, как моя судьба! А значит, стоим друг друга. Но и к нам возвращаются весны. Проходят зимы. И мы снова живем. До следующих холодов. Они случаются и среди лета! И здесь, и за рубежом! Когда наступит оттепель, птицы возвращаются в свои гнездовья. Жаль, что не все. Но… Чем черт не шутит, может, еще увидимся. Как говорит Макарыч, земля круглая. И сколько ни ходи по ней, человек с человеком обязательно встретится…

— Ты будешь обижаться на меня? — вздохнул Павел.

— За что? Не имею права! Ведь твоей семье грозят! И угроза реальна! Чем я смогу помочь в случае, если б решил остаться? Ничем! Я для рэкета — не помеха. Всего одной пулей больше потратят. Да и что моя жизнь? Она, считай, прошла! А вот вам — надо жить. Не думай обо мне!

— Я много думал. Иного выхода нет. Там мы быстро встанем на ноги. И я помню свое обещание тебе!

— Забудь, сынок! Я никуда не уеду! Как бы ни было хорошо там, но чужбина, она и есть чужбина. Мне уже поздно переделываться, подстраиваться под нее. Да и по совести говоря, я в своей семье, среди вас, чужой человек. Вместе жили мало. Письма и телефонные разговоры — это все, что заменяло наше общение. Мы не стали родными, мы не связаны главным — родством душ. А фамилии и отчества ни к чему не обязывают. И ты успокойся. Ты сам — отец! Поступай, как считаешь нужным и правильным.