— Очень, — заверила Алина. — С удовольствием посмотрю.

Лицо Лоры озарила улыбка, так похожая на отцовскую, и Алина улыбнулась в ответ. Хорошо, что удалось наладить контакт с этой девочкой, им жить в одном теле, если…

Лора заправила Алине за ухо прядку, коснулась щеки.

— Лучше б нам жить в твоем теле, — заключила наследница. — У тебя такие волосы, и кожа хорошая без всякой пудры и тона… Жаль, папа не разрешит. Ладно, пошли назад, а то он злобствовать начнет.

— Итак, что решили? — спросил Вацлав, как только они появились в зале.

Алина замялась. То, что узнала о Минском за последние минуты, не добавило желания работать на него.

— Я… Можно подумать еще?

— Неделю, — милостиво разрешил Вацлав. — Мой ник в скайпе знаете. Напишете одно слово — «да» или «нет». Я пойму.

Алина набрала «нет», палец замер над клавишей Enter. В горле пересохло, нестерпимо захотелось пить. Она поспешила на кухню, где налила себе минералки. Теперь захотелось в туалет. Она разозлилась на себя, понимая: это проделки той части «Я», что не хочет упускать выгодное предложение.

«Соглашайся, дура! — гремело в голове. — Ну где еще будешь получать двадцать тысяч в месяц?!»

«Что толку от денег, если нельзя их тратить, как считаешь нужным? — возражал другой голос. — Ты будешь покупать только то, что нужно Лоре. Ходить только туда, где положено бывать ей. Сейчас ты себе хозяйка, а там тобой будет распоряжаться Минский!»

«Можно и стерпеть — ради таких-то деньжищ! Будешь складывать их в банк, благо ни на жилье, ни на еду, ни на одежду тратиться не надо. Сколотишь капитал, приумножишь, играя на бирже, знаний и навыков хватит, а там можно и мир менять добрыми делами…»

«Но я столько еще не испытала в жизни! Своей, а не Лориной…»

«Да, как же Лора? — живо подхватил первый голос. — Каково ей будет, если откажешься? Ты успела стать девочке другом — может быть, первым в жизни. Не жаль ее?»

«Жаль, — искренне признала Алина. — Но не настолько, чтобы жертвовать собой».

Задребезжал телефон — не мобильный, старенький проводной, что сдается вместе с квартирой, не выкидывать же хозяйское. Она бросилась в комнату. Это родители, больше некому, по старинке думают, что звонить с городского номера на городской дешевле, хотя и мобильная связь теперь стоит копейки.

Она схватила трубку.

— Алло!

— Аленька…

— Да… папа?

Она едва узнала по голосу. Прежде легко перекрывал гул, жужжание и рев множества механизмов на стройках, где отец командовал бригадой, а теперь тих, как шорох опавшего листка по стеклу.

— Аленька… Прости, что тревожу такими новостями… Мама… очень больна.

Алина стиснула трубку так, что та скрипнула.

— Что с ней?!

— Рак, — донеслось на грани слуха.

— Что?!

Пол будто качнулся. Буйная майская зелень за окном выцвела, посерела, голос из трубки доносился, как сквозь тонкую стену:

— …операция — двести тысяч глобо. Надо собрать за год, не то будет поздно… Где нам взять столько? Только продать квартиру. Ничего, Аленька, если поживем пока у тебя? Недолго, пока себе угол не снимем… не стесним.

Алина до боли прикусила губу. За что им такая беда?! Будто мало страшной болезни, так еще покинуть… не квартиру — Дом, где каждую полочку отец выстрогал сам, каждую плитку мать расписала цветами, столько лет обустраивали с любовью и заботой, так прикипели телом и душой, что оторвать — только с мясом… Хуже того, и эта жертва может не спасти: за крошечную однушку на окраине двести тысяч вряд ли кто даст…

— Аленька, — в тревоге позвал отец, — ты меня слышишь?

— Слышу, папа. Не надо… квартиру. У меня есть… будут такие деньги.

— Приходит в себя, — послышалось из темноты.

Алина открыла глаза. Белый полоток, яркий свет. Справа окно, в нем кусочек голубого неба. Когда ее привезли в эту палату вчера вечером, в окне виднелись звезды и серпик луны.

Она лежит в постели, рядом сидит на стуле врач, разглядывает с профессиональным вниманием. Алина напрягла память, но не вспомнила его имени. За его спиной возле двери стоит незнакомая медсестра.

— Как себя чувствуете? — спросил врач.

— Вроде нормально, — ответила Алина. Голос пророкотал в горле, непривычно низкий. Она пошевелила пальцами, слушаются неохотно.

Подняла ладонь — пальцы толще и короче, ногти обрезаны почти под корень, кожа чуть смуглее. Как странно, необычно… Она снова подвигала пальцами, неловкими, будто в толстой перчатке. Чужая плоть, как перчатка, насажена на свое, привычное…

— Что-нибудь беспокоит? — поинтересовался врач.