Щеки Шарлотты еще гуще покраснели.

– Нет, просто я… – Она снова ткнула мужа пальцем в грудь. – Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю! Если я сейчас сяду с тобой в карету, ты будешь смотреть на меня… вот так, как смотришь все это время, И я знаю, о чем ты думаешь. Ты хочешь поцеловать меня, а потом…

Филипп решительно покачал головой:

– Нет-нет, дорогая. Ты же сказала, что нельзя целовать жену при людях, а потом сказала, что и в карете не следует. Так что я, как хороший муж, воздержусь. Но если ты хочешь сказать, что и дома…

– Нет-нет! – воскликнула Шарлотта. – Вот дома, когда нет посторонних, и когда супруги остаются в спальне, наедине… – Сообразив, что сказала лишнее, она прикусила язык.

Филипп же уставился на нее, изображая изумление:

– Шарлотта, дорогая, уж не ослышался ли я? Неужели ты действительно приглашаешь меня в свою спальню?

Размахнувшись, она ударила его кулачком в грудь.

– Замолчи, Филипп! Убирайся к дьяволу!

Он весело рассмеялся:

– Милая, но я не хочу отправляться к дьяволу. Я хочу найти нашу карету, чтобы побыстрее отправиться домой.

Гневно сверкнув глазами, Шарлотта отвернулась от него и быстро зашагала по проходу. Филипп тотчас же последовал за ней. Минуту-другую он шел в нескольких метрах от нее, но она, не замедляя шага, решительно шагала по ярмарочному проходу, хотя, возможно, и сама не знала, куда направлялась. Наконец, не выдержав, Филипп обогнал ее и преградил ей дорогу.

Она молча взглянула на него. Взглянула с вызовом и, как ему показалось, с некоторым страхом.

Будь он джентльменом, он, конечно, отступил бы в сторону и пропустил бы ее. Впрочем, он и был самым настоящим джентльменом, более того – герцогом. Но при этом он страстно желал эту женщину, поэтому не мог ее пропустить. В конце концов, она была его женой, не так ли?

Шарлотта пристально смотрела на него, и глаза ее, казалось, спрашивали: «Почему ты не отходишь?»

«Ну как ей объяснить? – думал Филипп. – Сказать, что я не отойду по той лишь причине, что не могу без нее, что люблю ее, нуждаюсь в ней?» Увы, он не мог сейчас этого сказать. Да и едва ли она поверила бы ему…

И тут Филипп вдруг почувствовал, что Шарлотта стала словно отдаляться от него – расстояние, которое ему все же удалось преодолеть в течение последних дней, стремительно увеличивалось, и через несколько секунд они превратились в обычных мужчину и женщину, стоявших на ярмарке среди множества таких же мужчин и женщин.

«Что же делать, что делать? – спрашивал себя Филипп, озираясь. – Неужели Шарлотта будет думать обо мне как об одном из множества других?»

Герцог смотрел по сторонам, выискивая что-то. Но что именно? Он не мог бы ответить на этот вопрос, но точно знал, что должен немедленно что-либо предпринять.

И тут он увидел то, что ему требовалось, – увидел в сгущающихся сумерках танцующие пары в окружении веселых зрителей, подбадривавших танцоров громкими криками. Неподалеку же пылал костер, пламя которого отбрасывало на лица танцевавших розоватые отсветы; и было ясно, что все эти люди – молодые и старые, женщины и мужчины – испытывали огромное удовольствие от танца; более того, казалось даже, что все они сейчас были по-настоящему счастливы.

Однако танец этот совершенно не походил на те, что танцевали в лондонских бальных залах; танцоры исполняли не вальс и не кадриль, а нечто особенное, то есть каждый танцевал так, как умел, И, казалось, что никаких правил не существовало, кроме одного: танцоры должны были побыстрее двигаться и ни в коем случае не останавливаться.

Филипп смотрел на этих мужчин и женщин с изумлением и завистью. Да, он действительно им завидовал, потому что не мог припомнить, когда сам так же веселился. Скорее всего, никогда. И, наверное, он никогда в жизни не был также счастлив…

Но он наверняка станет счастливым, если Шарлотта изменит свое отношение к нему.

Филипп смотрел на свою спутницу. Она также наблюдала за танцорами, и лицо ее в отблесках костра казалось еще более прекрасным. Вероятно, почувствовав его взгляд, Шарлотта повернулась к нему и посмотрела на него вопросительно. Но вопросительно ли?… Да, сомнений быть не могло; ей хотелось присоединиться к танцующим, а в глазах ее был немой вопрос.

Улыбнувшись жене, герцог протянул ей руку:

– Вы разрешите пригласить вас на танец, ваша светлость?

Шарлотте было двадцать два года, то есть она находилась в том возрасте, когда ей уже следовало знать, какие опасности подстерегают женщину в той или иной ситуации. И, конечно же, она должна была почувствовать, что ввязывается сейчас в нечто глупое и нелепое – совершенно недопустимое.

Правда, она частенько испытывала удовольствие от «глупых занятий», но, как ей казалось, обладала инстинктом самосохранения. И этот ее инстинкт подсказывал, что ей ни в коем случае нельзя танцевать с мужем. Однако она с удовольствием приняла его приглашение на танец. Почему же она так поступила, почему совершила подобную ошибку? На этот вопрос у нее не было ответа. Возможно, муж просто застал ее врасплох столь неожиданным предложением. И действительно, трудно было представить, что надменный и высокомерный Филипп Берджес, девятый герцог Радерфорд, пожелает танцевать на провинциальной ярмарке.