— Все-таки хотелось бы знать, в чем вы меня обвиняете и на каком основании.

— Вам хотелось бы знать? — передразнил ее полковник. — Это можно! Это ваше, так сказать, право!

Он придвинул к себе толстую пачку листов, уставился в первый из них и прогремел:

— Я обвиняю вас в нескольких случаях хулиганства… окно в аптеке разбили, козлы подпилили с целью нанесения телесных повреждений гражданину Зябликову…

— Чушь какая… — пробормотала Надежда.

— Но это, так сказать, семечки! — продолжал полковник. — Главное же — убийство гражданина Костоломова, поджог личного имущества в виде гаража, а также убийство граждан Макаркина и Кукушкина…

— А это еще кто такие? — удивилась Надежда. — Это, что ли, те двое из ларца? В смысле из газетного киоска?

— Совершенно верно! — удовлетворенно проговорил полковник. — Значит, перестали играть, так сказать, в несознанку? Значит, все же решили во всем признаться?

— Мне не в чем признаваться! — отрезала Надежда. — Вы сами-то посудите — какой из меня убийца? Мне… не будем уточнять, сколько лет, я законопослушная женщина…

— Молчать! — прервал ее полковник. — Ты у меня во всем признаешься! У меня и не такие кололись!

— Какой бред… — едва слышно пробормотала Надежда.

— Я тебя насквозь вижу! — рокотал голос полковника.

Надежда с удивлением смотрела на милиционера. Она поняла, что он ее совершенно не слушает, что она, Надежда, для него вовсе не человек, а всего лишь пустое место, пятно на сетчатке глаза, строчка в протоколе, что он для себя все уже решил и назначил ее виновной во всех мыслимых и немыслимых преступлениях.

От этой мысли Надежда почувствовала не страх, а злость. Эта злость разрасталась у нее в груди, как снежный ком. И эта злость придала ей силу и уверенность. Она не позволит себя растоптать, не позволит себя уничтожить! Главное теперь — сохранить самообладание, не поддаться эмоциям. Больше всего ей хотелось запустить в полковника чем-нибудь тяжелым или, еще лучше, ткнуть ручкой ему в глаз…

Но как раз этого ей ни в коем случае нельзя делать!

Ко всем бредовым обвинениям добавится еще вполне реальное нападение на сотрудника милиции при исполнении им обязанностей, и ее действительно упекут за решетку.

Нет, чтобы победить этого монстра, ей нужно держаться спокойно и уверенно. Что может ей помочь? Только чувство юмора!

Она пристально посмотрела на полковника.

Этот тип, который сидит перед ней, похож вовсе не на медведя, а на жирного, откормленного кабана, на здоровенного борова! И годится он только на ветчину…

— Или на карбонат, — проговорила она вслух. — Пожалуй, килограмм сто выйдет… хотя нет, конечно, очень много отходов…

— Что? — подозрительно переспросил полковник. — О чем это вы, Лебедева? О каких таких отходах? Вы что — еще и расчлененкой занимаетесь?

— Да, слышали про Чикатило? Так вот это тоже я…

Полковник схватился за блокнот, хотел что-то записать, но вовремя одумался и, раздраженно оттолкнув блокнот, прошипел:

— Острить вздумали? Ну ничего, и не таких обламывали! Вы меня еще не знаете, но вы меня скоро узнаете!

Надежда представила, как разряжает в него обойму шестизарядного револьвера. Она, конечно, в жизни такого не держала в руках, но представила себе это очень живо. А еще лучше — придавить его чем-нибудь тяжелым…

Нет, нельзя предаваться таким мрачным фантазиям. Нужно взять себя в руки…

— Вот что, гражданин полковник, — проговорила Надежда, — я имею право на адвоката. Так что если хотите продолжить этот разговор — я буду говорить только в его присутствии.

— О правах заговорила? — зловеще процедил полковник. — Адвоката тебе? Будет тебе адвокат… предоставим тебе адвоката… есть у нас такой, Семендяев… как раз по уголовным делам большой специалист… а пока подождешь адвоката в камере. Там, может, подумаешь немножко, так сказать, поразмыслишь и придешь наконец к правильной линии поведения!

— Вам бы тоже не мешало, так сказать, поразмыслить! — тихо проговорила Надежда.

— Конвой! — рявкнул полковник. — В камеру ее!

Уже от самых дверей Надежда взглянула на полковника и подумала: «Чтоб тебя расплющило!»

Мрачный Индюков, недовольно сопя, вел Надежду по коридору, потом они спустились по лестнице, но не по той, что шла от входа и где сидела дежурная. Эта лестница была узкой и мрачной, ступеньки грязные и выщербленные.

Спустившись, Надежда оказалась в небольшом помещении без окон. Одна стена была отгорожена решеткой, в другой виднелось небольшое окно, как в советской столовой на раздаче. Окно было закрыто зеленой фанерой.

— Раиса Иванна! — Индюков постучал в окно. — Выйди, я задержанную привел!

— Задержанную… — заворчала Надежда. — По какому праву, интересно, меня задержали? Бумаги никакой не предъявили — ни тебе постановления, ни тебе ордера, ни тебе обвинения. Начальник наорал — и все постановление!

— Это кто тут такой недовольный? — В окошко выглянула широкая, как блин, физиономия с маленькими глазками и ртом, похожим на землечерпалку. — Это мы сейчас быстро успокоим!

— Раиса Иванна, — Индюков неуверенно переступил ногами, — ты это… поаккуратней тут… все же она не местная…