Когда-то, лет тридцать пять назад, поэт хорошо знал эту двадцатитрехлетнюю опереточную диву, даже начинался у них легкий роман, были поездки в «Эрмитаж», была глупая ревность и глупая ссора.

Но теперь встретились они как старые друзья. Он подходит, чтобы занять очередь за повидлом, спрашивает, кто последний, и вдруг узнает ее. Целует ей руку, держит ее за локоть, долго и нежно смотрит на подведенные глаза, на пористый нос.

— Мне нужно за мясом, — говорит он и просит ее последить, чтобы не заняли его очередь. — Будьте моей путеводной звездой…

Говорит он это, галантно осклабившись и слегка в нос — совсем не тем голосом, каким выступает на собраниях или беседует с подшефными кружковцами.

— Ну, что ж, — весело отвечает она, прищурив один глаз. — В данном случае я готова быть вашей путеводной звездой.

Получается у нее это так звонко и удачно, что, поведя глазами, она еще громче и еще удачнее повторяет:

— В данном случае я согласна быть вашей путеводной звездой…

Вечером у нее гостья, тоже актриса, ныне почти совсем оглохшая, живущая в Доме ветеранов сцены… Хозяйка угощает гостью черным кофе и сандвичами с повидлом и рассказывает ей о сегодняшней неожиданной встрече с одним известным поэтом.

— Он говорит: «Будьте моей путеводной звездой», и я ему: «Что ж, говорю, в данном случае я готова быть вашей путеводной звездой».

Гостья уходит, уезжает в свой Дом ветеранов. Догорает огонь в маленькой кирпичной печурке. Хозяйка ложится спать. И, засыпая, еще раз с удовольствием вспоминает:

«Ну, что ж. В данном случае я готова…»

. . . . .

«Катя».

Купец Исаак Пугачев, старообрядец, торговал мукой на Таганке.

. . . . .

Шкидский рассказ.

Очко. Азарт. Играют баш на баш. Ва-банк. Кто-нибудь кому-нибудь проигрывает 182 вагона хлеба. Так было у меня с Новалинским. Новалинский собирался бежать из школы. Я испугался и простил ему долг.

. . . . .

В 1920-м (кажется) году В. Л. Дуров открыл в Москве театр для детей. Первый спектакль назывался «Зайцы всех стран, соединяйтесь!».

. . . . .

У подъезда школы. Ссорятся мальчишки.

— Вот сейчас зафигачу твою кепку, зафиндалю куда-нибудь подальше — попробуй достань!

Чем не «глокая куздра»?

. . . . .

— Саше можно, он еще маленький.

— Я тоже маленький.

— Какой же ты маленький! Ты на две головы выше Саши.

— Нет, все-таки я маленький. Я — полумаленький.

. . . . .

Подполковник (четыре ряда орденских ленточек) обедает (и пьет) с товарищами в ресторане. Заказывает на второе блинчики с мясом, объясняет:

— Я — человек холостой, мне приятно домашнее.

. . . . .

— Знаете это что? Глазикум отводикум — вот это что!

. . . . .

Четырехлетний мальчик ходит по двору, каждые две минуты кричит:

— А-а-ахапкин!

Чем ему понравился этот Охапкин — не знаю. Но убежден, что это доставляет ему высочайшее наслаждение. Для него это — и стихи и музыка.

Повторил раз двадцать.

. . . . .

Черное платье в белую капочку.

. . . . .

Хорошо сказала одна девушка-партизанка про немцев:

— Вы сами принесли свои кости на русскую землю…

. . . . .

В поезде «Москва — Ленинград».

Проводник-мужчина идет коридором, уютным каким-то голосом возглашает:

— Чаевничать никто не будет?

— Я буду.

— А вы где живете?

И стало еще уютнее.

. . . . .

В соседнем купе трехлетняя девочка читает стихи — совсем как Рина Зеленая.

. . . . .

Рассказывает пожилой капитан:

— Девушка была замечательная. Причем Лидия Михайловна звали…

. . . . .

В тамбуре. Стоят, курят демобилизованные. Оживленно обсуждают достоинства и недостатки европейских столиц.

— Нет, мне все-таки Вена больше нравится.

— А, брось ты. А чем Москва хуже?

— Кто говорит хуже?

— Вот Прага — так это городок!

— В Будапеште метро хорошее.

— А набережные в Вене — на Дунае — разве это набережные? У нас, в Ленинграде, Фонтанка и та лучше оборудована. А там — течет себе как речка в деревне.

. . . . .

Едет маленький худенький сорокалетний сержант с моложавым болезненным лицом. Четыре года на фронте. Прошел от Старой Руссы до «города Вена на Дунае». А в Ленинграде, куда он возвращается, — ни дома, ни семьи. Жена и четырехлетняя дочь погибли в 1942 году (дочка «росла на шоколаде, а умерла с голоду»). Дом на Охте сгорел. И вот едет — «счастья искать»…