. . . . .

Старший сержант. 1905 года рождения. Артиллерист. Был контужен осенью 1941 года под Старой Руссой. В пяти метрах от него упала бомба, его отбросило на 25 метров в сторону, ударило головой о дерево. Потерял сознание, лежал четыре месяца в госпитале. Говорить не мог. Рука дергалась. «Ничто не болит, а все-таки дергается». «Самое скверное — память. Память стала никудышная. Забывал самые простые вещи. Обедать иду — пилотку забуду надеть. Задание получил — повторю его, как положено по уставу, а отойду на пятьдесят шагов и — забыл. А один раз прихожу к командиру дивизиона: „Товарищ капитан, красноармеец…“ — и, представьте себе, забыл собственную фамилию»…

— Пока в наступление шли — получше было. А как в Вену пришли и дальше уж некуда — опять началось.

— Как же лечили вас?

— Капли — не знаю, какие-то — в ухо пускали. Руку мазью растирали. А речь как-то сама вернулась.

. . . . .

Он же:

— Жена встретила — первое дело: «Из Вены привез чего-нибудь?» — «Нет, ничего не привез».

. . . . .

Как это сказано у Достоевского, что русские — «люди весьма непрочной ненависти».

. . . . .

В больнице.

— Бабушка, вы мокроту не глотайте. Вы — в баночку.

— Ну, что ж. Буду. Послушание поче поста и молитвы.

. . . . .

Ленинград.

Сижу на лестнице, жду Лялю. Маленький мальчик кричит с лестницы в окно — во двор, старшему брату:

— Вовка, иди домой!

— Зачем?

— Бабушка зовет!

— Не пойду.

— А мы ЧЕГО-ТО банку с бабушкой открыли.

— Ладно, иду! Не ешьте!

. . . . .

Джамиль Мордам-бей.

. . . . .

— Мальчики — милитаристы со дня рождения и чаще всего до дня призыва на действительную службу.

. . . . .

Старик — мальчику:

— Шмотри у меня — по заднишке получишь.

. . . . .

«Небее неба славянская девушка».

Вел. Хлебников

. . . . .

«Влада худесников и неимеев, бедесников трудоты».

«Неимеи всех длин, соединяйтесь!»

Он же

. . . . .

У него же — эмигранты:

«Самогнанцы в даль, в чужбу»…

. . . . .

— Какой сегодня фильм?

— «Путешествие таракана вокруг стакана».

. . . . .

Меня крестили в Троицком Измайловском соборе — там, где венчался с Анной Григорьевной Ф. М. Достоевский.

. . . . .

В деревнях Ленинградской области немцы платили 400 граммов «натурального печеного хлеба» за каждый донос на партизан.

. . . . .

«Катя».

Рахмановы торговали мешками — старыми и новыми — в Калашниковских складах. Клим Федотович ходил поэтому всегда в сером пальто.

Некто сказочно разбогател на торговле старыми мучными мешками (на мучной трухе).

. . . . .

«Катя».

Осьминкин держал мелочную лавку и ренсковый погреб на Фонтанке у Египетского моста. Кроме того, у него было пять или шесть лавок на отчете, то есть таких, где хозяйничали приказчики, отчитываясь перед ним ежемесячно. В лавке пекли пироги. Покупали их главным образом катали с барок, которые стояли в те времена на Фонтанке в два ряда. Барки — с камнем, тесом, дровами (для Экспедиции заготовления государственных бумаг).

Дочь Осьминкина Паша-лавочница. Катя с ней одно время дружила. Чем-то были похожи.

. . . . .

Ваня любил ходить в лавку к Осьминкину — месить квашню.

. . . . .

Имели булочную. Сами не пекли, а торговали скупным товаром, то есть покупали булки у других. Торговали еще кофеем. Жарили и мололи. Большие стеклянные банки. В лавке дурманящий запах кофе и венской сдобы.

. . . . .

Толстая собачка — словно кашей начинена.

. . . . .

Пропал, как немец под Сталинградом.

. . . . .

Детский дом в эвакуации. Девочки достали картошку, сварили. Ищут соль.

— Соли нема!

— Вот соль. Нашла! Только «английская» написано.

— Нехай английская. Давай ее сюда.

. . . . .

Тетя Тэна угощает:

— Съешь бараночку.

— Нет, благодарю, тетя Тэна, сыт.

— Съешь! Перед сном полезно. А то цыгане приснятся, как говорят.

. . . . .

Из рассказов тети Тэны.

Нянька Елизавета приходит: