Шрифт:
— Полет на Луну нужен для прогресса…
— Для прогресса нужно вначале накормить голодных людей, — оборвал его Бунин. — Вон, сукины дети, эти изобретатели, над Россией опыты ставят, от которых люди мрут тысячами от голода. На луну надо летать развлечения ради, когда несчастных на земле не станет, а до той счастливой поры практических шагов употреблять не следует.
— Государственными бюджетами распоряжаются не те, кто деньги зарабатывает, а правительства, — резонно заметила Вера Николаевна. — А по этой причине правительства будут друг перед дружкой выставляться — кто первый прилетит на луну…
— Неизвестно, как мироздание себя поведет! — сказал Бунин. — Вторжение в звездное пространство может отозваться катастрофой на земле.
Рощин спросил:
— А количество звезд на небе подсчитали?
— Старый анекдот есть на эту тему, — улыбнулся Рахманинов. — Когда ученик задал такой вопрос, учитель окинул взором небосвод и ответил: «Один миллион четыреста пятьдесят одна». — «Не может быть!» — «Не веришь, пересчитай!»
Все посмеялись, а Галина сказала:
— У нас в Киеве был астроном, который мог назвать несколько сотен звезд и указать их расположение.
— Ничего удивительного, — согласился Рахманинов. — Это называется профессиональная память!
— Как у Ивана Алексеевича, — развеселилась Галина. — Когда мы познакомились, он вдруг на память прочитал мое стихотворение из «Благонамеренного».
Вере Николаевне эти устные мемуары не понравились, а Бунин скромно заметил:
— Это пустяки, я действительно помню сотни стихов — и своих, и чужих. Но в Москве мне как-то рассказывал Александр Борисович Гольденвейзер, что его однажды потряс своей музыкальной памятью Сергей Васильевич.
Все стали просить Рахманинова рассказать.
Вначале тот отнекивался:
— Признаюсь, я по сей день не знаю, что так поразило нашего маститого пианиста…
— И друга Толстого! — дополнил Бунин. — И автора прекрасных мемуаров о нем. Рассказывайте! А то я это сделаю, еще более приукрасив ваши, Сергей Владимирович, потрясающие способности.
— Хорошо! — вздохнул тот. — Беляевский кружок — знаете что такое, молодежь?
— Не знаем! — за всю молодежь честно призналась Галина.
— Беляев — это одна из русских увлекающихся до страсти натур. Был он издателем. И еще приятелем Римского-Корсакова. И вот этот прекрасный человек стал собирать в своем петербургском доме музыкальный кружок. Вся культурная Россия знала в восьмидесятые — девяностые года «беляевские пятницы».
Кружок объединил выдающихся музыкантов и композиторов: Глазунов, Лядов, Черепнин, бывали здесь дирижер Дютш, блестящий пианист Николай Лавров. Эти «пятницы» считались чем- то вроде преемниц «Могучей кучки».
И вот оказавшись однажды у Беляева, я удачно попал на один из симфонических концертов. Глазунов представлял свою «Балетную сюиту». Фрагменты ее я перед этим услыхал на репетиции.
Вернувшись в Москву, я через месяц-другой навестил музыкальный вечер Гольденвейзера. У него собралось в тот вечер немало замечательных музыкантов, пришли певцы Большого театра и Придворной певческой капеллы, которой, кстати, в то время руководил Римский-Корсаков. Маэстро тоже был тут.
Зашла речь о «Балетной сюите», завязался какой-то спор о мелодическом рисунке этого нового произведения.
Мнения разошлись, спор делался жарче, но никто не мог доказать своей правоты, ибо еще не было нот сюиты.
— О чем шумим! — сказал я и сел за рояль. Я свободно играл ее любые эпизоды, мог и полностью исполнить.
Гольденвейзер, Римский-Корсаков и другие глядели на меня как на восьмое чудо света. Я по сей день считаю, что на память воспроизвести мелодию — дело простое…
— Когда Бог дал талант! — закончил увлекательный сюжет Бунин.
* * *
Не обошел Бог талантом и Бунина.
Но обладание этим талантом мало служило обогащению писателя.
На следующее утро, после очередного приема гостей, Вера Николаевна мучительно ломала голову: как прокормить разросшееся семейство.
В ее бесхитростных дневниках, как тяжелый вздох, постоянно звучат слова о бесконечной, беспрерывной, гнетущей бедности. Нет денег, чтобы съездить в Париж, нет их на новое платье, нет их порой даже на кусок дешевого козьего сыра.
Когда приходил гонорар за выход книги на английском или французском языках, или за публикацию рассказа в «Современных записках», или за новую книгу — эти франки тут же уходили на оплату долгов или на покупку обуви для Галины и Зурова.