осушил всю кружку.

— Ну, как чаек? — весело

спросила девчонка.

— Супер! — отозвался я,

вытирая губы, и меня так передернуло, что Пашка невольно рассмеялась.

— Ну, вот и хорошо! —

сказала она. — Теперь пойдешь на поправку. Ложись на топчан, отдохни, а я

что-нибудь приготовлю нам поесть.

— А ты умеешь? — спросил

я с надеждой.

— Конечно! А ты разве

нет?

— Не-а! Яичницу,

пожалуй, только и зажарю, ну, и тосты делаю.

— Ну, этим особо не

наешься! — и Пашка укрыла меня шубкой.

— А дождь-то разошелся!

— вздохнула она, взглянув на окошко. — Теперь нам еще день терять.

— Ничего. Летний дождь

недолог. Завтра утром, вот только поправлюсь, взберемся на гору и станем махать

шестами, пока нас из самого Екатеринбурга не заметят!

Пятница улыбнулась и

пошла разбирать содержимое сундука. Там оказались чай, мешочек сухарей — ржаных

и пшеничных, килограмм муки в пакете, пшено, гречка, горох, перловка, макароны, сухофрукты и… немного сушеной рыбы. И все это богатство было вполне пригодным

к употреблению — не то, что мои «уральские следопыты». А на полке в жестянках

были соль, лавровый лист, сода, сахар, перец, чеснок, горчица и немного

постного масла. А вот в аптечке имелись йод, зеленка, марганцовка, бинт, вата, активированный уголь, вазелин, нашатырный спирт, капли для глаз, мазь от

комаров, лейкопластырь и несколько таблеток аспирина, анальгина и панадола.

В избушке стало тепло и

уютно. Я согрелся. В животе шла бурная возня: видно, Пашкино зелье гнало взашей

всю хворь. Я лежал, слушал шум дождя и любовался девчонкой и тем, как она ловко

и умело готовит нам завтрак, обед и ужин одновременно. Она варила кашу, жарила

оладьи, приготовляла компот. Запахи были такими, что я опасался, как бы их не

уловили медведь и сасквач.

«А ведь у нее и крошки

во рту после малины не было! — думал я. — Я хоть задал животу работенки, а она

ничего не ела уже целые сутки. И откуда еще берутся силы у этой хрупкой на вид

девчонки? Наверно, молитвы помогают…»

Потом я забылся и

задремал от слабости. Потому что вместо жаркой буржуйки, шумящих и парящих

кастрюль и шустрой девчонки, хлопочущей над ними, я увидел вдруг церковь! В

большом храме шло венчание. И, о чудо! Женихом и невестой тут были я и Пашка!

Такие нарядные! Особо Прасковья, конечно: в ослепительно белом платье с

кружевами и цветами и с длиннющей фатой. В руках у нас горели свечи — яркие, ароматные, источающие сильное тепло. Венчал нас высокий строгий светлоликий

священник — тоже весь в бело-золотых слепящих одеяниях. От него струился

сказочный свет. Рядом с нами стояли и держали над нашими головами венцы Георгий

Победоносец и прекрасная Параскева-Пятница. Я взял Пашку за руку и тихо шепнул

ей на ухо:

— Паш, прости меня, я

тебя обижал: и в башне, и на пароме, и на болоте… Подсмеивался над тобой и

над верой православной и… даже подсматривал за тобой там на острове, когда мы

купались…

Она улыбнулась и тоже

шепнула:

— А ведь ты мне тоже

сначала не понравился: такой грубый, самодовольный, наглый, гордый, надменный… Вот я и толкнула тебя тогда на лестнице…

И мы тихо рассмеялись.

Священник строго взглянул на нас и громко произнес: — Венчается раб Божий

Георгий рабе Божией Параскеве…

Я вздрогнул и проснулся.

— Проснулся? — спросила

Пашка, увидев, что я открыл глаза.

Я не ответил. Сон —

такой быстрый и странный — был у меня на уме. «Хм, к чему бы это?» — подумал я, поднимаясь.

— Давай за стол! Будем

ужинать! Уже все готово, — предложила Пятница.

Мне захотелось

рассказать сон девчонке, но постыдился. Я плюхнулся на лавку и пошутил: — А где моя большая

ложка?

Пашка усмехнулась и

действительно дала мне довольно увесистую деревянную ложку с замысловатой

росписью.

О-о-о! Какой это был

ужин! Рассыпчатая ноздреватая каша, поджаристые оладушки, сладкий ароматный

компот! Когда мы так ели в последний раз?