этого тоже отправился на нашу походную кровать.

«Вот и наше брачное

ложе! — усмехнулся я про себя, вспомнив сон. — Пашка — моя невеста!» Скажи

кто-нибудь мне об этом еще неделю назад, я бы его, пусть это был хоть даже сам

Фомка-качок, спустил бы с башни, скинул с парома или засунул с головой в

болото! В лучшем случае только рассмеялся бы в лицо! Но теперь я даже был рад, что нас повенчали, хоть и во сне! Зато какие у нас были свидетели!

Где-то под лежанкой

печально запел сверчок. По окошку тоскливо барабанил дождик. В печурке сонно

потрескивали догорающие дровишки. Во мраке мелькали сине-алые огоньки буржуйки.

Они отражались и на стенке, и на потолке… О такой романтике, что я испытал за

эти пять дней, я никогда даже и не мечтал. Ночь в пещере, ночь в шалаше на

болоте, ночь у костра на лесной поляне, ночь во чреве гнилой сосны и теперь вот

ночь на охотничьей заимке на краю берендеева царства! Да еще в компании с такой

странной и такой прекрасной девчонкой по имени Прасковья! А ведь я за свои

четырнадцать лет ни разу не встречал девочек с таким имечком! И думал, что это

просто седая старина или изобретение группы «Ума2рман». А вот, поди ж ты, все

стало реальным! В тот вечер, ребята, я впервые почувствовал какую-то щемящую

тоску от мысли о том, как же я буду расставаться с Пашкой, когда кончится этот

наш новый таежный тур? А в том, что произойдет это уже совсем скоро, я не

сомневался. И теперь вместе с радостью возвращения домой начал испытывать и

боль от возможной разлуки с девчонкой, с которой провел эти пять просто

незабываемых дней. Жизнь моя ломалась изнутри и снаружи: корчилась, сопротивлялась, цеплялась за прошлое, однако Прасковья разрушила ее. Я понимал, что теперь не смогу уже жить так, как прежде, что-то во мне надломилось, что-то

произошло, что-то открылось, а что — я еще толком не осознавал, но чувствовал, что все теперь будет несколько иначе. Близость этой девчонки наполняла меня

какой-то неведомой энергией, заставляла по-другому глядеть на все мои привычки

и мнения. Наверное, это была ломка моей грешной души? Мы с Пашкой были ведь

такие разные, как плюс и минус. Она была бедна — я жил в достатке, я был модник

— она скромница-простушка, я сильный — она слабая, я обжора — она постница, я

неверующий — она благочестивая, я злой и коварный — она добрая и терпеливая, я

наглый — она стыдливая… И в то же время, я не одержал ни одной победы над

ней! Я оказался и слабее ее, и трусливее, и беднее, и хилее. Ее сила была в

духе! И укрепляли ее безграничная вера в Бога и добро, любовь к святым и

ближним. Она была сильна и своими слабостями, и своей открытостью, и своим

всепроникающим

взглядом… Это же маленькая Параскева-Пятница! Ее небесную тезку и

покровительницу не смогли ведь одолеть ни злобный всемогущий начальник, ни

язычники, ни пытки, ни соблазны. И я понял, что Пашку тоже никто не сможет

победить! Разве что Георгий Победоносец, но уж никак не Георгий Толстый, коим я

до сих пор и являлся… И все же, несмотря на все минусы в наших характерах, в

образе жизни и в отношениях друг к другу, находилось у нас и много общего, как

и у наших небесных покровителей. Мы научились сглаживать острые углы, стремились понять друг друга, учились уживаться в разных условиях и

обстоятельствах, наваливающихся на нас по желанию судьбы…

— Паш, ты спишь? — тихо

позвал я.

— Нет.

— Ты о чем думаешь?

— О доме, о нас…

— Я тоже… Знаешь, а я

всегда мечтал иметь сестру!

— А мне всегда не

хватало брата.

— А каким бы ты хотела

его видеть?

— Братьев не выбирают…

Но желательно, конечно, чтобы он был верующим в Бога, сильным, смелым, добрым, умным, верным, порядочным… Чтобы с ним всегда было интересно, весело, спокойно и надежно…

Я не решался спросить,

подошел бы я на эту роль? Мы немного помолчали.