ретировалась в соседний двор. Все сарайчики возле нашего дома были закрытыми. У

покосившегося забора стоял велосипед без заднего колеса. Небольшая поленница

дров, сосновых и березовых, оказалась за банькой. Правда, отсюда до дома было

далековато, но делать нечего — пришлось таскать. Я клал поленья на подоконник, а Пашка брала их и относила к печке. Когда я нес последнюю охапку, уже

стемнело. Пес снова увязался за мной. Шел следом какими-то рывками и истошно

брехал. В поселке его поддерживали и другие собаки, выражая свою готовность в

случае необходимости прийти на помощь. Я отмахивался ногами, плевками, шипел на

него, дергался, пытаясь взять на испуг. Но он, подлец, видя, что руки у меня

заняты и я молчу, наглел все больше и больше. И вот когда он попытался схватить

меня за ляжку, пришлось швырять в него всю охапку, а затем вновь прогонять к

соседям, используя для этого длинный еловый кол. Я кое-как подобрал дрова и

поспешил забраться в окошко, так как на улице послышался лай другой, более

крупной и злой собаки. Затащив за собой и кол, я как можно крепче запер окошко, припер его штакетиной и, обойдя все комнаты, закрыл все имевшиеся двери, таким

образом наглухо забаррикадировавшись на кухне. Здесь уже весело пощелкивала

печка. Сначала она немного надымила, но вскоре все обошлось. Мы сидели на

покачивающейся скамье и глядели на горящие поленья. Жаль, нельзя было

поговорить с Пашкой. Проклятые собаки лишили меня этой прекрасной возможности!

Было очень тихо и глухо, точно мы сидели в трюме корабля. Свет играл лишь возле

печки, а кругом царил тревожный мрак. Мы сидели каждый на своем конце скамьи, чтоб не упасть, и прислушивались к звукам надвигающейся ночи. За стеной скучал

сверчок, в глубине двора пела ночная птица. В чулане попискивали мыши. В центре

поселка сонно тявкали собаки. Что-то душещипательно скрипело на чердаке. Потом

где-то на другом конце заброшенного селения заметно прогрохотало — то ли гром, то ли мотор вездехода. Но ничто, скажу вам, не заставило бы нас в то время

выбраться из своего укрытия. Свирепые голодные псы могли поджидать нас за

каждым углом. А их в темноте-то не видно… Когда в комнате стало тепло, мы

подбросили в топку последние поленья и, закинув на печь пару половичков, решили, что пора нам отходить ко сну. Мы забрались на русскую печку, забившись

в темный уголок дома почти под самый потолок, точно сверчки, как два

неприкаянных привидения… В поселке снова что-то прогремело. Собаки

активизировались, постепенно стекаясь к нам на окраину.

Мы лежали на теплой печи

и почему-то уже не были уверены в том, что завтра нас вновь встретят яркий

солнечный день и вертолет МЧС, парящий над грязно-зелеными холмами… Пашка

предложила перекусить, вспомнив о нашем НЗ, который висел в узелке на поясе ее

платья. Я, разумеется, отказаться не мог. Развязав узелок, девчонка протянула

мне рыбку и сухарь, то же взяла и себе. А два сухарика мы оставили на утро. Ели

мы долго и молча, разрывая и очищая рыбу и грызя весьма засохший хлеб. Я думал, что хорошо бы эти наши харчи утроились или хотя бы удвоились, но — увы! —чудеса творит лишь Бог! Поев, мы сбросили рыбьи несъедобные остатки с печи и

повернулись друг к другу спинами. Жуткая усталость почувствовалась сразу во

всем теле. Похоже, один только тот крик в центре поселка отнял у меня почти все

силы! Вскоре прогромыхало прямо над нашими головами. Мы вздрогнули и

прислушались. Что-то тупо сверкнуло за заколоченным снаружи окошком. Нет, это

не были ни вездеход, ни вертолет, ни спасатели. Просто первая августовская

гроза медленно катилась над спящей тайгой.

Ветер усилился, загремел

ставнями, зазвенел стеклами, зашумел бурьяном. Протяжно заскрипели постройки и

близкие деревья. В комнате сильнее запахло пылью. Пауки выбрались из своих

укрытий и стали перемещаться к центру сетей. Собаки умолкли. Печальный гулкий

рокот медленно покатился к горам. Дождь, однако, так и не пошел.

— Сухая гроза! —

прошептала девчонка, снова поудобнее устраиваясь на горячей печи. — Спокойной

ночи, Жора!

— Угу! — ответил я,

точно филин, и добавил одними губами: — Хороших тебе снов, моя Пятница!

Почти всю ночь мне

снилось, как сотни безумных собак штурмуют наш дом, а мы держим отчаянную