Меркурия! — тут Прасковья вздохнула и замолчала.

— Ну и что же дальше?

Дальше-то что было? — спросил я с интересом.

— А дальше?.. Дальше ты

уронил бутылку… — печально произнесла девчонка и опять вздохнула, стуча

зубами. — Я так до конца и не дочитала…

Мне стало очень стыдно и

неловко за тот мой поступок на пароме, но гордость все же вновь взыграла во мне

и, желая оправдаться, я выпалил:

— Ну, я же не

специально! Паром тогда сильно качало ветром… — и еще больше покраснел от

того, что еще и солгал.

Благо, что в гроте было

темно и девчонка ничего не заметила. Какое-то время мы молчали, только Пашка

шмыгала носом и тяжело дышала от холода.

— Вот что, Паш, пойду-ка

я посмотрю, не прошла ли буря, — сказал я, вставая с камней.

— Я с тобой! — поднялась

следом и девчонка.

— Да сиди! Я быстро! Никто

тебя тут не тронет, не бойся. Одни мышки, да и те — летающие! Они, видишь, не

злые.

— Нет, я тоже пойду!

Надо поразмяться, а то я совсем замерзла.

— Ну ладно, пошли.

Мы осторожно выбрались

из каменного мешка, миновали черный коридор, а затем прошли ледяной зал. Пашка

плелась следом, постукивала зубами и постанывала от холода. Бедняжка, ей так

хотелось искупаться под водопадом, а вот обсохнуть так и не пришлось… Хорошо

еще, что я не намок. Приблизившись к выходу из горы, мы отчетливо услышали

грохот падающих камней, удары молний, рев ветра и раскаты грома. Буря, похоже, была еще в самом разгаре! Вдали виднелся тусклый свет, проникающий через выход

к водопаду. Оставив девчонку на месте, я продвинулся вперед на разведку. Здесь

был страшный сквозняк, снаружи залетали крупные холодные брызги, остро пахло

хвоей и мокрой землей. Выход оказался почти полностью завален сошедшим с горы

оползнем.

«Эге! — подумал я. — Да

там, видать, творится нечто ужасное! И лучше нам на поверхность не

высовываться!»

И еще подумал, что надо

бы сходить проверить другой вход в гору, через щель, а то еще замурует нас

здесь, как фараонов, и превратимся мы в закоченевшие мумии. Я вернулся к Пашке, и мы тронулись в обратный путь. Хуже всего нам было идти через ледяной зал.

Холод здесь пронимал до самых костей. И уже было совсем не до дивных красот

природы… Добравшись до щели, я отметил, что здесь пока все в порядке, только

сверху так сильно льет, похлеще Пашкиного водопада, что и головы не высунуть.

Коридор ближе к выходу уже заливало грязной водой, поэтому, чтобы не промочить

еще и ног, я близко подходить не стал. У входа-выхода было светлее, чем в

гроте, зато тут сильно сквозило, что было гораздо опаснее тихого холода. Делать

нечего, пришлось возвращаться к мышам. Мы снова забрались на каменный выступ и

прилегли на нем, тесно прижавшись друг к другу озябшими спинами. Девчонка

сильно дрожала и никак не могла согреться. А я не знал, чем ей помочь, как

согреть, ободрить и утешить. От холода голос мой вновь сел, и стал острее

чувствоваться голод. Пашка, боясь прикусить от дрожи свой язык, тоже молчала, лишь судорога часто пробегала по ее хрупкому телу. Время тянулось мучительно

долго. Здесь, в этой гробнице, мы не знали, что происходит вокруг, день сейчас

или уже ночь. Ни звука, ни запаха, никакой весточки снаружи…Только холод, голод, тьма да действующая на нервы монотонная капель в отдалении… Карцер да

и только, для особо провинившихся преступников, средневековый каземат… Эх, зря Пашка не взяла с собой побольше еды. Сухарики бы и то нам сейчас здорово

пригодились бы! А то, поди, теперь сидит в нашей заимке какой-нибудь довольный

сасквач и навертывает тараночку, причем вместе со всеми потрохами… От этих

мыслей рот наполнился слюной. Желая отключиться от плохих мыслей, я стал думать

только о хорошем. Однако это давалось с трудом. А подумалось, что вот недельку

мы уже отгуляли, и тур дает курс на второй круг: опять внезапная ранняя буря, пещера, тоскливая ночь и холод, проникающий повсюду… А что же потом? Опять

болото, шалаш, поляна, Берендей? Ну уж нет! И я прогнал дурные мысли. Завтра

уже все будет кончено. Лишь выйдет солнышко на небосклон, так вертолет сразу и