Шрифт:
Приседали, отжимались, плясали, грели друг другу ладони, зажимая их под
мышками. Согревшись, но устав, ложились на камни, забывались, засыпали, а
уснув, замерзали и пробуждались… И все начиналось по-новому: бурная разминка, сон и холод… Ужас! Больше я вам не скажу никаких подробностей. Извините, ребята, а то я уже начинаю стучать зубами. Я уже сбился со счета, сколько
раундов мы тогда провели, борясь со стужей, как вдруг заснул на редкость
крепко. Проспал, наверное, несколько часов. Проснувшись от резкого писка мышей, я удивился тому, что еще жив и даже не так сильно замерз. «С чего бы это?!» —подумал я. В подземелье ничего не изменилось. Холод все так же витал по его
залам и коридорам, тьма не рассеялась… Приподнявшись, я, наконец, обнаружил
причину тепла. Это была Пашка! Ее тело стало таким горячим, что мне вместо
радости почему-то вдруг стало страшно. Девчонка лежала спокойно, но дышала ртом
— нос уже заложило полностью. Я осторожно коснулся ее лба и отдернул руку, как
от горячей плиты. Какой жар! У Пятницы здорово подскочила температура. Только
этого еще и не хватало!
— Паш, Паш! — позвал я
ее, но Прасковья только промычала что-то невнятное и, еще больше съежившись, так и не проснулась.
Все лицо ее пылало, и
дыхание тоже было горячим. Бедная, бедная моя Пятница, она же заболела!
Я пошел взглянуть на
лес. Дождь прекратился. Ветра не было. На востоке едва брезжил рассвет.
Облачность оставалась еще весьма плотной. А с земли наползал туман, постепенно
разливаясь в бескрайнее молочное море.
Наверное, опять будет
так, как в тот день, когда мы, проведя в пещере свою первую ночь странствий, надеялись на утренний прилет спасателей, да так их и не дождались… А это все
означало, что и сейчас как минимум до полудня вертолёт за нами прилететь не
сможет. И еще неизвестно, что будет после обеда. Может, снова пойдет дождь. Что
же делать? Сидеть тут на горе и ждать развязки нет уже ни сил, ни желания.
Развести костер, чтобы согреться, невозможно — все начисто промокло. Голод уже
проник во все клеточки. Оставалось одно: собрать все свои силы воедино и
совершить
марш-бросок до заимки. А там, отогревшись, наевшись и отдохнув от всех ужасов
прошедших дней и ночей, можно будет спокойно обдумать и план дальнейших
действий. Тем более что Пашке срочно надо в тепло и принять лекарства.
Ход моих мыслей прервало
появление девчонки. Лицо ее было сине-красным, опухшим, тело скорчено. Вид был
похуже, чем тогда в пещерке у реки. Я подошел к ней и взял ее за ледяную
ладошку. Удивился: тело горит, а руки стынут — скверное дело!
— Как ты? — спросил я.
— Что-то плохо… Дышать
трудно… Вся грудь заложена… — прошептала девчонка и как-то болезненно
посмотрела на меня. Куда только делась пронзительность ее взгляда! Недобрые
предчувствия вновь противно заежились у меня внутри. Она дрожала и, несмотря на
жар, все никак не могла согреться. Я отыскал в кармане прихваченные таблетки и
протянул их девчонке.
— На-ка вот, прими…
Станет лучше…
— Без воды не смогу… —
виновато отозвалась Пашка и тяжело глотнула слюну.
— Пойдем обратно в гору,
там есть вода.
Мы вернулись в царство
холода. Я нашел ручеек по звуку капели и, подставив ладони ковшиком под крупные
капли, набрал так немного водицы. Пашка положила в рот таблетку панадола и
запила ее водой из моих рук. Так она приняла три таблетки от жара и простуды.
Засунув озябшие ладони себе под мышки, я дернулся от холода и сказал: — Уже светает, Паш, а
давай-ка рванем отсюда на заимку! Тут не так уж и далеко. Часика за три
доберемся. Все одно, туман не скоро развеется, а погреться нам тут совсем
негде. И есть ужас как хочется! Ночь отняла у нас много сил. Тебе надо
подлечиться. Сейчас бы чайку горячего с травками — вмиг бы самочувствие
улучшилось!
Прасковья согласилась.
Она дала бы согласие на что угодно, лишь бы поскорее вырваться из этого
опостылевшего холодильника. Кое-как перебравшись через хребет, мы двинулись к
холму, чтобы оттуда наметить нужный курс к избушке. От таблеток Пашке стало
получше, и она пошла веселее. Влажность усилилась, туман сгущался, но мы уже ни