Впереди ночь! Еще целая ночь! Так много времени, а болезнь все жестче сжимает

на горле Пятницы свои костлявые пальцы. Мысль, что Пашка может умереть, была

такой дикой и нелепой, что я упрямо гнал ее от себя. «Нет, этого не будет! Не

должно быть! Это же несправедливо! — твердил я себе, нервно ходя по тесной

избушке. — Не для этого же я спасал ее, чтобы вот так внезапно и глупо

потерять!»

Стало совсем темно.

Умолк даже сверчок. Я не зажигал лампы, довольствуясь бликами печи. А вскоре

взошла луна, и синий таинственный свет разлился по всей округе. Я понял, что

облачность рассеялась, но как поздно, как уже поздно! Я вышел на порожек

избушки. В лесу царило благоухание наступающей ночи. Остро пахло хвоей, смолой, травами и какими-то цветами. Воздух был кристально чист. Отовсюду доносились

звуки лесных обитателей. Жизнь тут не затихала и ночью… Луна была почти

полная и светила очень ярко. Деревья, кусты, завалы серебрились росой, принимали в неоновом свете сказочные очертания. Ветер окончательно угомонился, заночевал где-то в непролазной чащобе. Сердце мое вдруг так тоскливо сжалось от

предчувствия какой-то большой беды, что я едва не завыл, как волк, глядя на

печальный блин луны. Одиночество тяжко давило на грудь.

— Жор, Жор, ты здесь? —

вдруг услышал я шепот за своей спиной.

— Я тут, Паш! —

отозвался я и быстро вернулся в избушку.

Одел просохшую майку и

подсел к девчонке.

— Ну, как ты? — спросил

с большой надеждой, касаясь ее лба.

Жар, кажется, пропал.

Его сменил холодный пот. Пашка тихо дрожала и постукивала зубами. Глаза ее, полные слез, тускло блестели в свете луны.

— Зажечь лампу? — предложил

я.

— Не надо… — Прасковья

говорила тихо, но твердо. — Свет только режет глаза… Ты не беспокойся, Жор, это

все теперь пустое… Со мной… все кончено… Я, кажется, умираю…

Я даже вздрогнул от ее

слов.

— Да ты что?! —

задохнулся я от волнения.

— Да-да… Это точно…

Теперь уже недолго осталось. Я сейчас видела двоих белых юношей… Они такие

светлые, красивые и манили меня к себе… Это ангелы, я знаю, они пришли за

моей душой… Надо готовиться!

— Да брось ты, Паш,

какие там ангелы! Сон это! Ты скоро поправишься! Ты… должна… — я не знал, что еще и сказать.

Меня душило отчаяние. Неужели

это все правда? Неужели это конец? Я теряю Пашку! Моя Пятница умирает! Так

быстро и безнадежно…

И я ничем, ничем уже не

могу ей помочь! И никто не может помочь! И это после всего, что мы пережили, после всех этих наших незабываемых приключений… Нет же! Нет! Этого не должно

быть! Как же так?! Почему не умер я, а должна умирать она!

— Жор, дай руку, — Пашка

обхватила мою ладонь своими холодными невесомыми пальцами и прижала ее к своей

груди. — Ты за меня не бойся, Жор, мне умереть вовсе не страшно. Наверно, как и

бабушке… Она меня там встретит! И Параскева тоже… С ними ничего не

страшно… И ангелы, они такие добрые и славные… Одно меня только мучает: как

без меня останется мама… Так жалко ее… Ведь я у нее одна, и она всю жизнь

для меня старается, работает… — Пашка всхлипнула.

— Паш, не надо, ну, чего

ты… Ты поправишься, — как-то робко и уже неубедительно произнес я, чувствуя, как слезы давят мне на грудь.

— Нет, Жор, молчи… Там

все уже решено… Я ухожу. Послушай меня, пожалуйста, и не перебивай… Это

очень

важно. А то мне трудно много говорить, и боюсь, что не успею всего сказать, всего, что хочу… Обещай мне, что когда вернешься домой, то сделаешь все, о

чем я тебя попрошу.

— Обещаю! — отозвался я

и пожал ее ладошки.

— Спасибо! Ты хороший, я

тебе верю. Слушай. Пожалуйста, когда встретишь тетю Зою, поклонись ей от меня и

скажи, что я прошу у нее прощения за то, что не послушалась ее на пароме. И еще

скажи, что я ее очень люблю, и маме то же самое передай, что я ее очень-очень

любила и люблю, и всегда буду любить… И пусть они, пожалуйста, не плачут обо

мне, так как там мне будет очень хорошо. Ну вот и все… Я старалась их ничем