Шрифт:
тонкой, покрытой мхом стенкой была моя Пашка… Вернее, только ее тело, измученное тяжелой и такой быстрой болезнью… А душа ее, прекрасная светлая
душа, давно уже была высоко, в недосягаемой для нас вышине, именуемой Царствием
Божиим. А значит, я остался здесь совершенно один… Видеть мертвую Пашку я не
хотел ни за что на свете! Пусть она останется в моей памяти всегда такой живой, такой красивой, такой доброй и нежной, какой я познал ее за эти дни нашего
незапланированного путешествия, где столько дней были только мы и тайга да еще
наши невидимые небесные покровители… Такой дикий холод пронзил все мое
существо, что все ледяные залы внутри горы не шли ни в какое сравнение.
Я застонал и сел у
двери. Нет, я не смогу войти туда. И не пойду… Пусть Пашка будет для меня
всегда живой! Ведь она сейчас сидит где-нибудь на легком белом облачке и, видя
меня здесь, как крошечную былинку Мироздания, весело посмеивается, ибо ее уже
больше никто и ничто не сможет обидеть, унизить, заставить страдать…
Счастливая! Я невольно взглянул на небо. По бархатной синеве спокойно плыли
четыре нежных облачка… Солнце уже вот-вот должно было подняться над деревьями.
Его лучи струились по лесу, покрывая позолотой замшелые стволы сосен. Какое
чудное утро! Как хочется жить и радоваться, и как же больно и холодно у меня в
груди… Все стало сразу ненужным, серым, чужим… Я больше не хочу ничего
делать, не собираюсь идти расчищать поляну для вертолета, не желаю разводить
костер-маяк… Я просто сидел и неизвестно чего ждал. Я никак не мог смириться
с дикой мыслью, что я один, что Паша уже никогда не появится рядом и что я
никогда (представляете, никогда!) не услышу ее голоса, смеха, не увижу ее
всепроникающего взгляда, не дотронусь до шелка ее озорных косичек.
— Пашка-Пашка… девочка
Прасковья… Как же так все получилось… почему произошел такой жуткий финал в
нашем походе… Нет же! Нет! Ты — жива! Я не отдам тебя никому, моя Пятница! —Я вскочил и бросился к двери.
Но, дотронувшись до
ручки, снова сник. Мертвая тишина внутри избушки говорила о страшном. Я вновь
опустился на порожек и сидел, облокотившись о стенку, как у той рябины во сне, и безучастно глядел на медленно выходящее солнце. Яркий апельсин все никак не
решался выглянуть из-за вершин. В районе горной гряды звучно протрещал вертолет
и отклонился к поселку лесозаготовителей. Мне даже почудилось, что там залаяли
испуганные собаки. Хотя вряд ли это были собаки, уж больно далеко отсюда было
это селение-призрак. «Господи, почему же все так вышло!» — думал я. Ни бурная
река, ни Водокруч, ни комары, ни болотные топи, ни крутые скалы, ни мутная вода
озера, ни злобные псины, ни грозы — ничто не смогло нас поразить! А тут вдруг
эта горячка да такая быстрая и нелепая развязка… Слезы прихлынули к моему
лицу. Как же я теперь посмотрю в глаза маме, тете Клаве, тете Зое… Не уберег!
Не спас! Не помог! А они ведь все так на меня надеялись… Я вскочил и отбежал
от сторожки. Пометался по полянке и отчаянно закричал: — Пашка! Пашка-а-а!
Эхо зычно заметалось
среди деревьев, кустов и завалов, ища путь к небу. И тут вдруг я отчетливо
услышал спокойное:
— Жор, я тут!
Я вздрогнул и огляделся.
Нигде никого не было. Поднял голову: в небе лишь одинокое легкое белое облачко
в виде медленно плывущей девушки.
— Паша! — крикнул я и
замахал руками. — Не улетай!
— Жор, иди сюда! — снова
послышалось за моей спиной.
Господи, да что же это
такое?! Я вновь внимательно огляделся. Нигде никого… Наверное, я схожу с
ума?! И тут в избушке что-то звякнуло. Сердце мое сжалось от какого-то
сладостного предчувствия. Еще полностью не отдавая себе отчета в невероятности
этого предположения, я быстро подошел к двери и прислушался. «А что если Пашка
звала меня именно отсюда, из избушки?!» — мелькнула дерзкая мысль. Меня аж в
пот бросило от такого открытия, и я задохнулся от нахлынувшего волнения, которое, будто внезапное цунами, накрыло все мое существо. Сделав два глубоких