И вновь тишина. И шипение. Шимрон напрягся.

В самом широком и, увы, ближайшем к нему столпе света решил показаться Гер-Крон. И хотя предводитель темных давно привык к страшному виду своих солдат, на этот раз он все равно незаметно вздрогнул. На него смотрели восемь глаз, беспорядочно рассыпанные по безволосой серой голове. У существа не было ни рта, ни носа, ни ушей. Эта небольшая яйцевидная голова держалась на довольно длинной худой шее, которая расширялась в узкие и костлявые плечи. Невероятно длинными пятипалыми руками существо едва придерживалось за стену. На кончиках сих тонких пальцев с крупными суставами виднелись безобразные присоски. Если бы существо держалось прямо, его рост едва ли не в два раза превысил бы рост Шимрона. Но ровно стоять оно не могло: ноги постоянно сгибались в острых коленях.

– Теперь же слушай мое пророчество!
– слышалось эхо, издаваемое Гер-Кроном. Его восемь карих глаз вихрились внутри так же, как недавно увиденные Шимроном глаза Зелиала.
– Еще и не минет первый день моего правления, как встретит тебя овермунец. И скажет он тебе новость, которая перевернет, должно быть, всю твою жизнь, ибо будет он вороном среди соколов!

– Предатель?
– прошептал изумленно Шимрон.

– Его новость позволит тебе рассчитать все, и на рассвете третьего дня, когда состоится величайшая битва, судьба наша будет решена еще до окончания правления всех Двенадцати!

– Небывалое происшествие... подумать только, предатель среди овермунцев!..

– О да! Это и погубит их! Столетия нашего усердного труда не прошли даром! Мы готовили "ворона" с самого его рождения... Ха! И вот, в этот день мы пробили брешь даже в неприступном стане Белой Армии. Разве не чудесный знак? Империи суждено пасть!..

Гер-Крон склонил набок голову, чуть помолчал и добавил:

– А после битвы наших воинов будет в три раза больше поверженных овермунцев.

Этих слов было достаточно. Забыв узнать о судьбе браслетов, Шимрон повернулся и быстро зашагал к выходу. Однако краем уха ему удалось услышать шипение, пронесшееся холодом где-то сзади:

– А что до источников... Береги их пуще всех великих сокровищ, ибо не вижу я, какова судьба их...

Шимрон сел на гнедого жеребца, резко дернул поводья. Конь вздыбился, заржал. Наездник в последний раз взглянул в умирающий лик храма Солнца, на медный диск, как венец возвышающийся на крыше постройки. И пришпорил коня. Поднимая тучи пыли, а затем и вихри песка, резвый гнедой жеребец понесся по пустыне Анугх, к порталу на Калиатру.

Калиатра, Дворец Акиллера, кабинет государя

– ...Ваше величество желает ли принять Маргоса Шаогорна Прорайна?

– Желает, - ответил Шимрон.

Было четыре часа вечера, когда наместник вернулся во дворец. Не успел он и поесть, как его завалили документами, требующими подписания, пришли люди, уточняющие о процессе погребения Акиллера. Но единственным, что соответствовало событию в его настроении, было каменное, почти траурное лицо. В тот день его кабинет посещало много вельмож, дворян, офицеров человеческой армии, но ни одного овермунца. И теперь, когда у наместника не было ни сил, ни желания принять кого бы то ни было, он услышал заветное слово - Прорайн. Прорайн - самый древний вулкан, порождавший только величайших воинов, так или иначе сыгравших огромную роль в овермунской истории.

Двери тихо отворились. Шимрон, оторвав взгляд от пергамента, взглянул на прибывшего.

Стоящий перед ним овермунец заметно отличался от тех, что ему доводилось видеть. Обычно высокие, широкоплечие воины с твердыми чертами лица и прямыми взглядами не были похожи на не слишком высокого, не слишком впечатляющего телосложением солдата, в чьем выражении лица проскальзывала какая-то женственная мягкость, а во взгляде - подозрительность одновременно со слащавой покорностью. Когда он снял из уважения свой капюшон - до этого ни один овермунец Шимрону такой чести не оказывал!
– черные кудри упали на его плечи.

Маргос, приложив к сердцу кулак - еще один признак уважения, которого наместник ни разу не удостоился, - сказал тихо:

– Приветствую, великий наместник!

– И тебя приветствую, - ответил Шимрон кивком, изо всех сил стараясь не выказывать своего нетерпения.
– Проходи, присаживайся, не стой в дверях, мой друг.

Тот вновь поклонился и занял предложенное место напротив, в мягком кресле с высокой спинкой. Он смотрел на наместника через тот самый стол, за которым еще вчера Акиллер дописывал свои последние строки.

– Надеюсь, великий наместник в добром здравии и трезвости ума.

– И то, и другое в порядке, - смутившись, сказал тот.
– Так ли и ты, Маргос?

– Так и я, повелитель, - в его голосе опять мелькнула нотка слащавой покорности.

– Не бойся, солдат, в этой комнате никто нас не услышит. Так что же, - предводитель темных кашлянул, - докладывай, с чем пожаловал. Хороши ли твои вести?

– Хороши они или нет, судить вам, повелитель! А заключаются они вот в чем. В Белой армии назревает величайший бунт, господин! Этим утром генерал Тамерлан созвал тайный сбор Совета, на котором было принято решение поднять восстание!